Полубрат

Ветер она услышала, едва ступив на чердак, точно дом и двор тихо свистели. Она пошла вдоль по коридору мимо чуланчиков. Валяется опрокинутая коляска, по полу рассыпаны лежавшие в ней дрова, лыжная резинка цветов норвежского флага, бутылка коричневого стекла откатилась в сторону. Пра остановилась перед сушилкой. Их корзина стояла посреди помещения, под провисшими верёвками, на которых ещё болтался шерстяной носок. Под потолком на балке сидел голубь. Старуха с помощью шеста, лежавшего здесь же для таких надобностей, открыла люк в крыше и громко трижды топнула, но голубь не шелохнулся. Она попробовала согнать его палкой — без пользы, голубь сидел как сидел, возможно, он был мёртвый. Пра замёрзла, кинула носок в корзину, подхватила её, но тут же поставила обратно. Потому что на широких досках, покрытых тонким слоем пыли, она увидела следы ног больше миниатюрных Вериных. Потом она заметила кое-что ещё. Среди одежды в корзине валялась пуговица, блестящая пуговица, явно не их. Она взяла её в руку. Пуговица на чёрной нитяной ножке. Её обронили здесь. На чердаке кто-то побывал, от его куртки оторвали пуговицу. Старуха положила пуговицу в карман халата, закинула за плечо палку, оттащила корзину в квартиру и отсюда немедля позвонила доктору Шульцу с Бишлета, он несколько раз пользовал Веру в детстве, когда она заболевала и плакала сутки кряду, тогда появлялся доктор Шульц с Бишлета и прописывал свежий воздух, своё излюбленное универсальное лекарство, которого в долине Нурмарка, кою он аттестовал как «аптеку», благо что на своих двоих исследовал её вдоль и поперёк, было в избытке, свежий воздух отпускался здесь и в жару, и в стужу, притом совершенно бесплатно. Поэтому Пра с большой неохотой заставила себя набрать его номер, но кого ещё ей было позвать, а когда Шульц наконец поднял трубку, голос звучал озабоченно и нетерпеливо. Он смог пообещать заглянуть попозже вечером, если не получит других вызовов, поскольку борьба далеко не закончена, это всем надлежит помнить как дважды два, отчаявшиеся немцы и местные предатели могут нанести удар в любую секунду, и столкновения уже идут, и люди гибнут, это агония войны, последние судороги разгромленных перед rigor mortis[1] поражения. Доктор Шульц с Бишлета не мог изменить священному долгу в последнюю секунду, он должен быть на посту и принимать раненых героев заключительных боёв войны. Пра вздохнула и положила трубку, спрятала пуговицу в шкатулку со своими драгоценностями в спальне и вернулась к Вере. Та сидела на диване в прежней позе. Точно та птица с балки на чердаке, подумала старуха и постучала три раза по деревянному косяку, на всякий случай. — Сейчас давай разберёмся с платьями, а потом разложим пасьянс и выпьем «Малаги», — предложила Пра. Вера поплелась за ней на кухню, они погладили платья, и Вера надела на себя зелёное, Болеттино. Оно было широковато, но Пра заколола на талии по булавке с каждой стороны, и женщины пошли к большому зеркалу в прихожей. Вера стояла перед ним и смотрела в пол. Отводила глаза. Не хотела встречаться со своими глазами в зеркале. Пра обняла её. — Смотри-ка, ты переросла меня. А меня к земле тянет. Скоро совсем носом её скрести буду. — Так, в выходных платьях перед зеркалом и застала их бледная и встревоженная Болетта. Она замерла на пороге, рассматривая их, на миг успокоилась. — Ты чудесно выглядишь, Вера, — шепнула она, а Вера подобрала подол и упорхнула в столовую. Болетта проводила её взглядом. — Она говорила что-нибудь? — Надо помыть окна, — ответила Пра. — Скоро солнца видно не будет. — Болетта схватила мать за руку: — Она заговорила? Что она сказала? — Старуха посмотрелась в зеркало. — Мои дни сочтены, — запричитала она. — Я выгляжу как балаганный клоун. — У Болетты стали сдавать нервы: — Но говорить ты могла бы нормально, а не как в балагане! — Старуха вздохнула: — У тебя опять голова болит. Лучше б тебе не кричать, а прилечь. — Болетта сделала глубокий вдох и закрыла глаза. — Ты можешь ответить на мой вопрос? — А ты принесла что-нибудь вкусненькое? Мне хочется шоколада с маслом! — Болетта привалилась к стене: — Она заговорила? Мне что, пытать тебя? — Пра вздохнула ещё глубже: — Она не сказала ни слова. Зато расчесала мне волосы, если ты не заметила. И вообще, надо вывесить флаг. Мы одни сегодня без флага.

Болетта хотела пойти за Верой. Но Пра удержала её. — Оставь девочку сейчас в покое. — Болетта замерла па месте и быстро отёрла рукою лоб. — Ты уверена, что не надо позвать доктора? — Тсс! — шикнула старуха. — Этому идиоту я уже позвонила.