Полуденный бес

– Как вам сказать? Пожалуй, она стоила того, чтобы прожужжать о ней все уши. Настоящая такая, знаете, русская красавица, высокая, в теле, но при этом какая-то нерешительная, трогательно незащищенная… О таких говорят: счастлив тот, кто станет ее мужем. Но сами, заметьте, в мужья к таким не торопятся, потому что за это сокровище перед людьми и Богом отвечать надо, а этого не хочется. Лучше с бабой попроще связаться, со стервочкой какой-нибудь, которую и бросить не жалко.

– Ее звали Лизой?

– Вообразите! Имя-то какое! Лиза, Лиза Половинкина! Когда я ее увидел, то сказал себе: не трогай ее, Левочка! Не на всякое корыто должна свинья находиться. Я и Оборотову это сказал…

– Чем это кончилось?

– Ну, известно… Хотя нет, тут был тяжелый случай. Через некоторое время она родила ребенка, а потом ее зарезал какой-то деревенский пьяница.

– А вы не допускаете, что это мог быть ваш ребенок?

– Неужели вы думаете, я этим интересовался? Зачем? Чтобы добавить в коллекцию еще один экземпляр? Мне это наскучило! Но вот недавно возвращаюсь из США и в самолете знакомлюсь с одним парнем… Вообразите: Джон Половинкин, русского происхождения! Отца своего не знает, но слышал, что мать погибла где-то в русской глуши. Летит в Россию проповедовать (он протестант), но мне показалось, что он летит с какой-то тайной мыслью и даже, если угодно, с планом.

– Возможно, что это и есть ваш сын?

– Возможно, – сказал Барский и громко зевнул. – Я, знаете ли, не чадолюбив. Не хотите покурить?

– Охотно!

В тамбуре Гнеушев взял Барского за кадык двумя пальцами и крепко прижал к стене. Лев Сергеевич инстинктивно схватился за его руку и попытался разжать пальцы, но понял, что сделать это можно лишь с помощью домкрата. Барскому было не так больно, как унизительно.

– Что вы делаете? – прохрипел он. – Отпустите меня!

– Охотно! – повторил Гнеушев. Свободной рукой он достал из кармана какую-то железку, отпер входную дверь и толкнул Барского наружу, в последнюю секунду успев теми же пальцами, что сжимали кадык, поймать жертву за узел галстука. Барский махал руками, как птица крыльями, и видел прямо над собой две змеящиеся линии проводов на фоне неправдоподобно огромного неба. Глаза его налились смертным ужасом, а сердце, сорвавшись с аорты, прыгало по груди, как теннисный мячик. Еще секунда, и его ноги соскользнули бы с подножки. Но за полсекунды до этого Гнеушев рывком вернул его в тамбур. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Гнеушев – с улыбкой, Барский – не столько со страхом, сколько с обидой.

– Зачем вы так? – наконец нашел в себе силы сказать он.

– Чтобы ты, сволочь, почувствовал смертный страх жертвы, – спокойно ответил Гнеушев, неторопливо закурил и протянул Барскому пачку “Camel” (тот отказался). – Один алхимик сказал мне, что в этот момент из человека выделяется сумасшедшее количество духовной энергии, на которую слетаются лярвы. Это такие мелкие существа из загробного мира. Я в это не верю, но все-таки решил проверить. Скажи-ка мне, профессор: ты, случайно, не заметил хотя бы одну лярвочку?

Барский испуганно помотал головой и жалобно посмотрел на дверь, ведущую в вагон. Гнеушев правильно его понял.

– Иди, профессор, – миролюбиво сказал он. – Только не говори никому – не надо…

Когда они сидели в купе, Барский, набравшись смелости, сам нарушил молчание:

– Кто вы… на самом деле?

– Наемный убийца.

– Вам меня… заказали?

– Вот еще размечтался! Кому ты нужен? Кроме того, ни у одного из твоих врагов не хватит денег, чтобы со мной расплатиться. Сколько ты берешь за частные уроки?

– Пятьдесят долларов в час, – зачем-то соврал Барский.

– А час моей работы выражается в пятизначной цифре.

– Так дорого стоит человеческая жизнь?

– Не всякая, Лев Сергеевич, не всякая…

– Но я мог погибнуть!

– Исключено… Я не работаю бесплатно.

Гнеушев взял со стола бутылку «Мартена», прямо из горлышка сделал несколько глотков и протянул Барскому.

– Благодарю, – со всем возможным достоинством произнес Барский, но отказался.

И тогда с Гнеушевым что-то произошло. Он страшно побагровел и сам схватился за горло обеими руками. Через несколько секунд он был мертв. Отвалившись к стенке, он глядел на Барского широко распахнутыми и бессмысленно-удивленными глазами.

– Проводник! – в ужасе закричал Барский.

Выбор Половинкина

– Ах, Джон! – говорил Чикомасов, расхаживая по горнице. – Ну как вы до сих пор не поняли самого главного? Человек без веры и церкви – все равно что человек без родителей, без отчизны, своего дома…

– Без веры или без церкви?

– Ну что за вера без церкви? Без церкви и веры нет! Гордость одна, а не вера. Вот, мол, я верю в Бога, которого сам же себе придумал. И у каждого, заметьте, есть свой личный Бог, который его лично хорошо понимает и, так сказать, входит в его особое положение. Если это артист, то его Бог – хороший режиссер, который может оценить талант этого артиста и простить все его слабости, вроде пьянства, например. А если это уголовник, то у него Бог не фраер и не прокурор, а прямо-таки мудрый вор в законе.