Полуденный бес

– В таком случае без какой именно церкви, позвольте уточнить? – саркастически спросил Половинкин. – Без русской, разумеется?

– Ну конечно! Без нашей, русской, православной! Но ведь и вы – русский! Вы русский, Джон! Вы сами это доказали, когда просили Воробьева поставить над могилой матери простой восьмиконечный крест. Он еще спросил вас, какой памятник ставить будем? А вы так и сказали: простой восьмиконечный крест.

– Ну да, сказал… – с неудовольствием признался Половинкин. – Даже был у меня порыв остаться в этой деревне. Разводить, что ли, кур с петухами или мед собирать… Смешно теперь вспоминать.

– Почему смешно?! – вскричал Чикомасов. – Конечно, это было наивно, но это был, возможно, самый прекрасный порыв в вашей жизни! Навести порядок на могиле своей матери, обустроить свою родину – что может быть возвышеннее?!

– Ах да, – неприятно усмехнулся Джон. – Говорят, ваш Солженицын выпустил статью «Как нам обустроить Россию?»

– Ваш? – поморщился Петр Иванович. – Вы говорите это с какой-то нарочитой ненавистью.

– Да я ненавижу Россию! – со свистом произнес Джон. – После всего, что было! Но больше всего я ненавижу и презираю русского в себе!

– Да за что же?! – чуть не заплакал Петр Иванович.

– Вы еще не поняли такой очевидной истины? Всё, что здесь произошло, случилось только из-за меня.

– Что всё? – опешил Петр Иванович.

– Да всё! И смерть моей матери, и убийство Соколова, и даже революция эта идиотская!

– Вы бредите! Положим, убийство вашей матери косвенно – я подчеркиваю, косвенно! – связано с вашим появлением на свет. Но при чем тут Максим Максимович? Его убил из мести сбежавший из зоны уголовник.

– Да? В таком случае зачем Востриков помчался в Москву?

– Ну, милиция щепетильно относится к убийству своих сотрудников.

– Не обманывайте себя, Петр Иванович! Максима Максимыча убили из-за меня! К этому причастен Вирский. А я не только знаком с господином Вирским, но и являюсь его тайным агентом.

Чикомасов сделался мрачнее тучи.

– Теперь я понял, почему уехал Тихон Иванович.

– Ваш старичок просто сбежал! – захихикал Джон. – Он боится Вирского. И – правильно делает! Я рассказал о Вирском Вострикову, и Аркадий Петрович отправился в Москву добиваться его ареста и запрета секты «Голуби Ноя». Но у него ничего не выйдет. Вирский вам не по зубам. За Вирским стоит Палисадов, а за Палисадовым…

– Вы слишком хорошо осведомлены, – нахмурился Чикомасов.

– Да потому что принадлежу к Мировому Братству, в котором состоит и Вирский, но в более высокой степени посвящения. В Москву меня отправили под начальство Вирского, а он послал меня в Малютов к Ивантеру.

– Мишка?! – гневно вскричал священник.

– Вирский ненавидит всех вас, Малютов и всю Россию. Он хотел использовать меня в своих темных делах и боялся, что Соколов ему помешает. Вот его и убили.

– Постойте, – неожиданно улыбнулся Петр Иванович. – Вы только что сказали, что Вирский ненавидит Россию. Это очень верно, я и сам это чувствовал еще в молодости. Но вы?

– Тут другое дело, – упрямо возразил Джон. – Вирский ненавидит весь мир, человечество. Мне кажется, он чем-то страшно обижен, за что-то зол на целый свет. И он хочет ввергнуть этот мир в пучину зла, ненависти, а потом посмеяться над всеми. Он начал с России, потому что здесь легче это получается. Но Вирский оставил свой след и в Америке… Вы читали о массовых ритуальных самоубийствах в Оклахоме?

– Да, что-то такое я знаю, – испуганно сказал Петр Иванович.

– Ты бы, голубчик, прежде чем мир спасать, со своей девочкой разобрался, – раздался позади них спокойный, уверенный в себе женский голос.

Они обернулись и увидели в дверях, ведущих в спальную комнату, Анастасию Ивановну. Джона поразил ее взгляд – мудрый. Это была уже не придурковатая Настюшка, но властная хозяйка, которая смела говорить мужчинам, что им делать.

– С Асей сперва разберись, – повторила она. – Девчонка дерзкая, а душа у нее голубиная. Такие чаще всего и попадают в сети лукавого, потому что сами охотно на них летят. Ох-ох, опасаюсь я за нее, Джонушка!

– Постой, Настенька, – удивленно спросил Чикомасов. – Ты откуда знаешь, что с Асей?

– Записку она Джону оставила.

– И ты ее прочитала?!

– А ты меня не стыди! – возразила попадья. – Что вы понимаете в женских чувствах! Да, прочитала, подсмотрела. Теперь могу мальчику совет дать.

– Какой? – заинтересовался Джон.

– Сначала прочитай.

«Прощай, американец! Я думала, ты чел, а ты полное чмо! Бросил меня одну! И не пытайся даже искать меня в Москве! Еду к тетке в Кронштадт. Она там директор Дворца пионеров, ее там все знают. А тебя туда не пустят, потому что ты иностранец. Прощай навеки! Не твоя, Ася».

Половинкин зашелся от внутреннего смеха.

– Ничего смешного! – возмутилась попадья.

– Ничего не понимаю! – Петр Иванович пожал плечами.

– Что тут понимать? – продолжал смеяться Джон. – Смысл самый простой. Поехала к тетке в Кронштадт, жду тебя с нетерпением, а найти меня очень просто, потому что тетю мою в Кронштадте все знают, но учти: город режимный и, чтобы попасть в него, тебе, иностранцу, потребуется специальное разрешение…