Полуденный паром

Голос с другого парома. У нас на борту врач! Прислать?

Капитан (в рупор, яростно). Что вы там, черт подери, крадетесь, как церковные воры! Толкайте ее в море! (Подходит к открытой двери и обращается к другому парому.) Через минуту можете идти в порт. Врач нужен!

Все разом бросаются к машине: девушки, боцман, штурман, летчики, ребята из «москвича», председатель колхоза, двое из промкооперации. Лишь с левой стороны, там, где находится бензобак, никого нет. Толкают грузовик изо всех сил и с такой злобой, словно эта дымящая махина стала их личным врагом. Но у самого края палуба немного поднимается, и от этого грузовик становится как бы тяжелее.

Маль (краснея от натуги). Катись же, подлюга, катись!

Боцман (плечо его, прижатое к кузову, наклонено на сорок пять градусов). Господь, ты видишь нашу муку. Помоги!

Грузовик подвигается, получает разгон, передние колеса повисают в конце апареля над морем. И наконец грузовик падает вниз, оставив над водой спиральное облако дыма. Спираль замирает, рассеивается. На поверхность всплывают тюки обгорелого хлопка.

Все те, кто сталкивал машину, молча стоят у открытого апареля и смотрят на грязное море, где плавают, бултыхаясь, тюки хлопка, запасные колеса, бакелитовая кукла с розовым тельцем и черными кудряшками и другие случайные пустяки, связывавшие потопленные машины с жизнью. Мертвый круг сверкающего масла все расплывается и расплывается, тот самый мертвый круг, что усмиряет волны и грозит птицам «масляной смертью».

Масляные пятна похожи на глаза парикмахерши.

Люди смотрят в море, в самих себя.

Второй паром подваливает к правому борту. Первым с него перебирается через фальшборт на палубу врач. Вслед за ним — капитан второго парома. Врач склоняется над лежащим водителем. Тот тихо стонет, лицо, его, сильно обожженное слева, кривится от боли. Два матроса приносят носилки и ставят их на палубу.

Штурман подходит к врачу. Он смотрит на врача, как на человека, способного и спасти его и погубить.

Штурман. Выживет?

Врач. Сейчас... Наверняка.

Штурман. Сильно он пострадал?

Врач. Не... Еще не знаю.

Обращается к матросам с носилками:

— Помогите. Положите его на носилки.

Подходит парень с комсомольским значком, смотрит на лицо пострадавшего. На левой щеке краснеет ожог. Парень наклоняется:

— Атс, послушай, Атс!

Врач. Положите его на носилки.

Но как только матросы начинают его поднимать, пострадавший открывает глаза. Его кладут на носилки.

Врач. Унесите.

Матросы несут пострадавшего, парень с комсомольским значком идет рядом.

Водитель «москвича». Видал? Твоя теория получила по зубам!

Парень с комсомольским значком. Наоборот. Не моя, а твоя. Почаще бы давал по зубам своим теориям.

Водитель «москвича». Ты опять за свое.

Парень с комсомольским значком. А как же!

Паромы стоят рядом, как близнецы.

Пассажиры по-прежнему сидят в салонах: кто молчит, кто не в меру разговорчив.

Голос капитана в репродукторе. Опасность миновала. Повторяю! Опасность миновала. Сохраняйте спокойствие, оставайтесь на своих местах. Повторяю: опасность миновала.

«Спасательная команда», составлявшая за эти не то половину, не то четверть часа единое целое, начинает распадаться.

Боцман садится рядом с апарелем и сжимает голову руками. Смотрит на мокрую, грязную, закопченную палубу, на то место, где стоял грузовик с хлопком и где зияет сейчас черное от копоти ущелье. Паром вернулся к своей обычной жизни, но боцман еще не способен войти в эту жизнь. Страх, который вообще довольно часто является на место происшествия с опозданием, настигает его только теперь. Плечи боцмана дрожат, будто ему стало холодно. Он поднимается, как поднимаются очень усталые пожилые люди. Подходит к инвалиду и ударяет его по плечу.

Боцман. Такая, брат, история. Случается. Сейчас мигом поставим твою тачку на колеса. (Глядя на Тийу.) Не испугалась, дочка?

Инвалид. Испугалась. Только не пожара. У ребят свои, другие страхи.

Боцман (гладя Тийу по голове). А ты, стрекоза, не бойся! Держись за папин пиджак и не бойся!

Боцман уходит. Исчезает, сутулый, в коридоре.

Инвалид и Тийу стоят рядом со своей коляской, торчащей дыбом, еще более близкие друг другу, чем прежде.

Сзади них, прислонясь к поручням, стоит парикмахерша — олицетворенное одиночество. Она следит за доцентом.

Но в его душе не то сломилось что-то, не то созрело. Ведь нередко люди ведут себя одинаково в обоих случаях. Большой, неуклюжий, добрый, он не может найти себе места на пустой палубе и хочет установить контакт хоть с кем-нибудь из «спасательной команды». Сначала он кружит около летчиков, но те пробираются между машинами на корму. Он остается один. Он судорожно тщится не смотреть в сторону жены. Он слоняется по носовой палубе, словно лошадь, ходящая по кругу на приводе. Только привод этот привязан не к столбу, а к парикмахерше.