Полудержавный властелин

Иван Федорыч московскую кодлу накормил, напоил, помянул про наши прошлые встречи, начиная с приснопамятного Луцкого съезда, когда Васенькин дедушка Витовт пол-Европы коронованных особ собрал. Правильно напомнил, психологически верно — совместные дела сближают. А так… тех, кто в Луцке фигурял, уже почти никого на этом свете нет: Ягайлу Шемяка унасекомил, а Эрик Датский, сам Витовт, Сигизмунд-император, тогдашние магистры ливонский да тевтонский померли. Меньше всех старуха с косой затронула русских: все три великих князя, кто участвовал, живы и здоровы. А вот Эрика жаль, Данию да Швецию Ганза щемит, отличный союзник мог получиться. Нынешний король тоже Ганзу недолюбливает, да у меня руки коротки дотянуться — морем не выйдет, море под той самой Ганзой, они любую посольскую миссию завернут, если не утопят. Разве что сушей, через корелу, емь и сумь? Вышата Ахмылов тамошние места знает, через финнов пройдет, да только он вояка, а не дипломат.

Взбил подушку, перевернул ее относительно прохладной стороной, еще раз попытался заснуть — хрен. Все лезли в голову обстоятельства моего появления на берегах Оки…

— Бердей паки в Рязань с миром прийде, хочет зимовать в Рязани…

— Однако! — третье сообщение оказалось совсем неожиданным.

Это уже вообще за гранью — пришел, ограбил, награбленное продал ограбленным, да еще к ним пожить попросился! Тетенька, дай воды напиться, а то жрать так хочется, что переночевать негде!

— Поле ему супротивно, — пустился в объяснения Патрикеев, — а степь пожаром выгорела, а зима лютая и снегу много и ветры сильные. От нужды зимовать просится, у коней татарских падеж, а сено вельми дорого.

Думские бояре радостно зашевелились — противник слаб, бери голыми руками. И как я не напоминал им про едва не ставший катастрофой Белев, как не давил что Рязань сама разберется, учуяли возможную славу и добычу и порешили Бердея воевать.

С тем и послали к Ивану Федоровичу и всем в округе — касимовским, мордовским князцам, подняли коломенский городовой полк, часть казаков и сторожей, даже выученных на шемякин манер московских пикинеров.

Ничего так войско наскребли, только пушек две штуки всего — остальные либо на стенах и снимать их целое дело, либо Диме отосланы на запад. Збынек с Кассиодором вызвались за неделю отлить еще несколько, если им дадут олова.

Можно подумать, что я фокусник и олово из цилиндра вместо зайцев достаю. Хоть и надо его на легкую пушку всего полпуда или около того, по весу в два раза меньше, чем на колокол… Почесал я тогда в затылке да велел свезти на Яузский городок всю оловянную утварь, что в моих усадьбах-теремах водилась — тарелки, кувшины, столовые приборы, чаши — на переплавку.

Маша на меня зверем смотрела, даже не из-за того, что вещи изымал, а из-за колоссального кавардака. Найти, учесть, отмыть, сдать — при том, что никто других хозяйственных задач не отменял.

В разгар оловянной нервотрепки ко мне в крестовую палату, где я читал очередные письма, прокрался Юрка, волоча тяжеленький кожаный сундучок.

— Вот, — наследник с облегчением бумкнул ношу на лавку.

— Что вот?

— Принес.

— Вижу, — протянул я и, поняв, что просто от сына не избавится, полез под крышку.

Принес он своих солдатиков, я даже сперва не понял, зачем. А потом как понял…

До слез Юрка растрогал, ради дела любимую игрушку пожертвовал, настоящий государь растет.

Мысли о сыне прогнали сон, я вновь попробовал пересчитать всех казанских овец, но безуспешно. Повернулся с боку на бок, запутался в перинах и подушках, завозился и, наконец, попросту скинул их на пол и лежал, истекая потом. Да, хорошо меня Иван Федорович принял, от души. Хотя и деваться ему особо некуда…

Вчера целый день собачились — хозяева призывали к осторожности, а мои бояре и особенно Касым требовали немедля атаковать загнанных в угол налетчиков.

— Когда зверь слаб, тогда и убить его, — почти теми же словами, что и шесть лет назад Патрикеев, говорил Голтяй. — Аще осильнеет, то многих поразит и сокрушит.

— Бердей к нам миром пришел, — возражали рязанские.

— А уходить как будет? Коней у вас попросят? — ехидно спросил Федька Пестрый.

— Кони у татар от бескормицы и холода померзли да перемерли, то так, — согласился Иван Федорович, возглавлявший по праву хозяина заседание.

— Значит, — наседал Федька, — биться им в пешем строю, коему татары непривычны. А коли мороз ударит, то и луки неспособны будут. А у нас и пешцы, и мордва на лыжах, и пушки.

Не договорились, к особенному огорчению Касыма. Наверное, он потенциальных пленных уже мысленно по своим мурзам разверстал — еще бы, одного языка и веры, это ж практически идеальная добыча! Но мне пока стремно мини-ханство накачивать. А ну как осильнеет Касым и не захочет боле в подручных ходить?

Черт, надо бы выспаться, завтра опять говорильня… Вот что Бердею в своих степях не сиделось? Шло бы все чинно да ладно, заведенным порядком. А сейчас я тут под периной мучаюсь, когда меня в Москве целых два англичанина дожидаются!

— Немцы из английской земли, Иоанн Бекер да Фома Кирби, — представил их Леонтий Клыпа.