Полукровки

Я покачал головой – нет, не забуду.

Она пожала плечами, снова глядя в пол спортзала. Единственная заплеванная жвачкой лампочка мерцала над нами.

– Я могла бы найти его, – сказала она, словно во сне. Подняла взгляд на меня. – Если бы… если бы я могла пользоваться своим носом… как ты…

– Ты не захочешь этого, – сказал я.

Вместо ответа она отвела волосы с шеи, открыв бледную кожу.

– Ты мой единственный шанс, – сказала она, другой рукой обнимая меня теперь еще крепче. Еще сильнее – навсегда. Затем сказала потише:

– Я уже выбрала и свое вервольфовское имя.

– Твое вервольфовское имя?

– Лейла, – сказала она, словно выдавая самый большой, самый восхитительный секрет, вытянув шею, чтобы подольститься ко мне.

Лейла была арабской Джульеттой. Мы читали это на английском, когда английский еще имел значение.

– Лейла, – сказал я.

– Не слишком сильно, – сказала она, все еще убирая волосы.

Я втянул воздух, выдохнул, посмотрел, не стоит ли в дверях какой учитель – это происходило, это по-настоящему происходило, – и приблизил губы к ее шее, открыл рот и приложил зубы к ее терпкой коже. Ее волосы, когда она их отпустила, упали мне на лицо как шелковая завесь. Мои руки обвили ее талию, притянули ее ближе, заставив ее вздохнуть, и я закрыл глаза, молясь богу вервольфов, чтобы я не менялся всего еще одну минутку. Всего еще минуту. Еще немного, пожалуйста.

Глава 10 Здесь могут водиться вервольфы

Механику после такой работы нужен был стаканчик шоколадного мороженого на стоянке грузовиков. Большинству девятилеток не доводится работать на больших грузовиках, сказал его дядя.

На это ушло все утро. Сначала им пришлось убрать старый поручень с водительской двери дядиного грузовика – выцветшего старого «Кенворта» [22] с белой полосой, загибавшейся назад под ветровым стеклом, как скулы робота. Затем им пришлось установить новый. Два винта наверху, два внизу. Его дядя предложил поддержать механика, но тот вскарабкался наверх сам. Все время в кабине работало радио.

Поскольку поручень был такой новый и блестящий, его дядя потребовал столик у окна, чтобы следить за ним. Потому что каждый захочет его спереть, сказал он. Ни у кого нет такого хорошего и так хорошо установленного. Во всей истории грузоперевозок такого не было. Если бы они были достаточно сильными, они могли бы поднять весь грузовик за этот поручень, такие крепкие эти четыре винта.

Вместо того чтобы напомнить дяде о своем возрасте, о том, на что он купится, а на что нет, механик погрузился в поедание мороженого.

– Ох ты! – говорит дядя, подавшись вперед в кресле, широко расставленными руками опирается о стол, уставившись на парковку.

Механик тоже смотрит из окна.

Еще один дальнобойщик выходит из своего грузовика и проходит мимо машины дяди механика.

– Он смотрит, он смотрит… – говорит дядя, готовый выскочить, как черт из табакерки, на парковку.

Тот дальнобойщик заканчивает выбивать кепку о бедро.

– Конечно, – разочарованно говорит дядя механика, откидываясь на спинку стула.

– Конечно что? – невольно говорит механик.

– Он хочет спереть его на обратном пути, – говорит дядя шепотом. – После того как возьмет себе кофе.

Дальнобойщик снимает солнечные очки, как только заходит внутрь. Затем ныряет в коридор, ведущий к платным душевым.

– Только подожди, – говорит дядя. Его глаза как две щелочки.

Футболка, которую он носит, с дефектом. На ней должно было быть написано «Бар Волк». Но написано на ней то, от чего его тетя покачала головой – «Бра Волк». Слово окружали не то волчьи, не то акульи зубы.

Наверное, волчьи.

На механике футболка, которую выдают в школах. Его школа в Лобосе. На собраниях болельщиков все воют на луну.

Они в Алабаме. Она пахнет стоялой водой, так что все постоянно курят сигареты.

– Она смотрит? – спрашивает дядя механика об официантке.

Механик отрицательно качает головой.

Дядя кивает и, не глядя вниз, выливает остаток своего земляничного кулера из жестянки в стакан воды и выпивает его одним глотком.

– Ох-ох, – говорит затем дядя, снова глядя на парковку, когда проходит очередной водитель. – Тот, что близко, – говорит дядя.

Механик съедает еще ложку мороженого.

Поскольку дядя видит механика раз в несколько недель или около того, то механик уверен, что дядя считает его наполовину менее взрослым, чем на самом деле.

– Ты знаешь, почему нам нравится наш новый поручень больше, чем старый ржавый? – спрашивает он.

Механик поднимает только взгляд.

Обычно его дядя находит способ украсть то самое мороженое, которое только что ему купил.

– Потому что мы вервольфы, – говорит его дядя, наклоняясь вперед, чтобы сказать это тихо. – В старину, – говорит его дядя, подперев ладонью подбородок, – в старину – ты ведь знаешь о серебре, верно?