Полумрак

Я молча окинула взглядом семью Дюпре. Элиза, маленькая, с превосходно убранными темными волосами, хвостиком откинутым назад, была как минимум на пятнадцать лет младше своего мужа. Она тепло мне улыбнулась и отвесила короткий изящный поклон. Их дочь, Жозефина, стояла подле кресла матери, с любопытством наблюдая за мной, и смотрела так, будто хотела сказать что-то так же сильно, как и я. Её светло-каштановые волосы свисали естественными локонами почти до самой талии и посередине разбегались по телу, длинная челка была заколота шпильками сзади, как у хиппи, а широкие небесно-голубые глаза, как у родителей, нарочито уставились на меня. Зауженные темные джинсы, ярко-розовые высокие сапожки и черная футболка с пацификой на груди - она была похожа на обыкновенного подростка. Она окинула взглядом мои ноги, потом встретилась со мной глазами.

— Мне нравятся твои ботинки. И меня зовут Джози, — едко ухмыльнулась она.

Проповедник снова сильно надавил мне на спину, молча говоря, чтобы я не разговаривала. Я посмотрела на Джози, не произнеся ни слова, и ее ротик скривился в улыбке — так, как если бы она читала мои мысли. Серафим и Жан-Люк изучали меня, так же, не проронив ни единого слова, и были настолько похожи, что можно было подумать, что они близнецы. Оба атлетичного телосложения и с темно-русыми волосами, у Серафима коротко стриженные, а у Жан-Люка длинные и беспорядочные. Они молча взирали на меня, но выражения их лиц выдавали серьезный интерес и что-то ещё, что в тот момент я не могла описать словами. Затем Жан-Люк изобразил мне пальцами знак мира и усмехнулся. Единственное, что было ясно, это то, что не важно, сколько глаз в комнате рассматривало меня в ту минуту. Элигий был тем, кто волновал меня больше остальных. И это раздражало сильнее всего.

Я лишь на мгновение бросила на него свой взгляд. Элигий Дюпре. Конечно, мне были знакомы эти милые подглядывания, и резкие просматривания, и я начинала злиться по-настоящему, и на него из-за всей этой ситуации в целом. Какого черта здесь происходит? Почему Элигий шел за мной, что случилось с трупом, и - черт! - я в полном смятении. Зачем Проповедник привел меня сюда? Как эти люди могут помочь Сету? И почему мне нельзя ничего говорить? Я посмотрела на Проповедника, как и я, не проронившего до сего момента ни единого слова, но я узнала этот взгляд. Он означал: «Делай, что я говорил, девочка». Наконец, я обратила свой взор к Жилю, который мягко улыбался. Ничего не оставалось, как ждать.

— Теперь, когда ты познакомились с ma famille, chиre (моей семьей, дорогая), прошу любить нас и жаловать. Так же, как мы любим и жалуем тебя. Мы все станем очень... близки, — он дотронулся до моего подбородка своим изящным пальцем, и я с трудом удержалась, чтобы не отмахнуться от него.

Он улыбнулся:

— Ах, oui (да), твой Проповедник сказал нам, что ты не любишь, когда к тебе прикасаются другие, — он фыркнул и снова провел пальцем по моему подбородку. — Могу тебя заверить, это не то, о чем ты могла подумать.

Остальные Дюпре тоже засмеялись — все, кроме Элигия, и, несмотря на данное себе ранее обещание, я не смогла удержаться. Прищурив глаза, я выпалила:

— Вы понятия не имеете, о чем я думаю.

Проповедник возле меня зашикал, чтобы я замолчала, и промямлил какое-то африканское слово, значение которого я не знала, но имела определенное представление, что бы оно могло значить. Я с любопытством посмотрела на него.

— Что? — спросила я еле слышно, хотя прекрасно понимала, что.

— Пойдем, моя свирепая расписная, — сказал Жиль.

Он схватил меня за локоть и осторожно потянул к креслу, которое оставил ранее, и по какой-то причине я позволила ему это.

— Садись. Нам нужно многое обсудить.

Я села, с любопытством посмотрев на Проповедника, который безучастно взирал на происходящее. Ждать долго не пришлось. Жиль встал у камина, опёрся на длинную, отполированную старинную каминную полку и начал:

— Твои братья Галла и моя семья знакомы друг с другом уже много лет, — произнес он с легким, изящным акцентом. — И с сожалением я должен признать, что мы слишком расслабились.

Он вздохнул, на короткое время закрыл глаза, затем снова посмотрел на меня.

— Нам не следовало ослаблять свою бдительность, ни на минуту, это было...

— Жиль, - нежным голосом сказала его жена, Элиза, — будь добр.

— Oui (да), ты права, любимая, — ответил он, — лучше всего обнаружить себя и рассказать все начистоту.

Он снова вздохнул.

— Между предками Проповедника и семьей Дюпре, много веков назад, был заключен договор, — продолжил он. — Они обязались обеспечивать нас... тем, что нам необходимо, а мы, в свою очередь - предоставить полную защиту городу и отдаленным островам. Опеку, если угодно.