Да, я не могу сделать это. Я подожду, пока мы достигнем границы Амадеры и Бельдайна, и начну отплывать на север. Затем Магиано и я сможем вернуться в Кенетру. Я качаю головой, хмурюсь и выпиваю больше травяного напитка. Виолетта бы вернулась со мной? Могла бы я уплыть без неё? Откажусь ли я от других? Я остаюсь неподвижной, сосредоточившись на следующих мыслях этого плана. Я представляю, что плыву обратно в свою страну и возвращаюсь на трон. Я заставляю осчастливить себя этой мысли.
Я представляю Рафаэля и Люценту, которые спасли мою жизнь, затем Терена, кто против всякой веры придерживается того, чтобы делать то, что считает правильным. Магиано смотрит на меня. Его бок прижался к моему, его кожа тёплая и полна жизни.
— Я боюсь, — наконец шепчу я. — Каждый день я просыпаюсь с мыслью, будет ли это мой последний день, когда я проживаю в реальности. — Я смотрю на него. — Прошлой ночью мой кошмар вернулся. Он продолжался дольше, чем когда-либо. Даже сейчас, когда ты стоял так близко, я могла видеть тени в углу. Они тянулись своими когтями ко мне. Даже в этот самый момент, мои иллюзии крепнут, полностью выходя их под контроля. — Я останавливаюсь, когда шёпоты ругают меня за слова, сказанные против них.
— Хорошо, что мы собираемся найти способ, чтобы исправить это, — отвечает Магиано, его глаза смотрят на меня.
Его слова звучат так, будто должны поддразнить меня, но его голос серьёзен, его лицо серьёзно.
— Это не будет продолжаться вечно.
Никакой ответ не приходит мне на ум. Через некоторое время, я опускаю свою руку на его.
— Тебе всё ещё больно.
— Просто моя старая рана снова не заживает, — быстро отвечает он. — Моё состояние ухудшается медленней, чем твоё, любовь моя. Я могу терпеть это.
— Позволь мне увидеть её, — тихо шепчу я. — Может быть её надо обернуть.
Сначала Магиано отстраняется, но когда я одариваю его колким взглядом, он вздыхает и отступает. Он немного передвигается, чтобы повернуться ко мне спиной, и тогда он протягивает руку и стягивает через голову рубашку, обнажая торс. Мой взгляд смещается прямо к его массивной метке на боку.
Она растягивается от его спины к стороне его верхней части груди. Я прикусываю губу. Этой ночью она опухла, покраснела и воспалилась от удара мачты.
— Возможно, Рафаэль может взглянуть на неё завтра, — говорю я, хмурясь при виде неё.
Мои мысли возвращаются к священникам из детства Магиано, те, кто создали эту рану, пытаясь срезать метку на его коже. Изображение заставляет меня раздраженно вскипеть.
— Я в порядке. Не волнуйся.
Я встречаюсь с ним взглядом. Он выглядит уязвимым и уставшим, его зрачки круглые и тёмные.
— Магиано, я… — я начинаю говорить, но неуверенно останавливаюсь.
Даже после всех наших поцелуев, наших общих встреч в купальне, я никогда не признаюсь в своих чувствах к нему.
— Мы можем не вернуться из этой поездки. Никто из нас. Мы можем все покончить с жизнью, когда дойдём до конца, и я не знаю, сможет ли наша жертва что-то изменить к лучшему.
— Всё станет лучше, — отвечает Магиано. — Мы не можем просто умереть, не попытавшись. Не поборовшись за это.
— Ты действительно веришь в это? — спрашиваю я. — Почему мы делаем это? Чтобы сохранить мою жизнь и наши жизни, но, что этот мир сделал для нас, чтобы заслужить нашу жертву?
Брови Магиано на мгновение вздымаются, и он наклоняется ближе.
— Мы существуем, потому что существует этот мир. Это наша ответственность, будет или не будет кто-либо вспоминать об этом. — Он кивает мне. — И они будут вспоминать. Потому что мы вернёмся и убедимся в этом.
Теперь он достаточно близко, и я чувствую его дыхание на моих губах.
— В тебе так много света, — говорю я после молчания. — Ты соответствуешь радости, а я страху и ярости. Если бы ты мог читать мои мысли, ты бы, конечно, отвернулся. Так почему бы тебе не остаться со мной, даже если мы вернёмся в Кенетру и продолжим жить?
— Ты выставляешь меня святым, — ропочет он. — Но я связался с жадностью исключительно для того, чтобы предотвратить это.
Даже сейчас он может заставить мои губы искривиться в улыбке.
— Я серьёзно, Магиано.
— Как и я. Никто из нас не святой. Я видел твою тьму, и я знаю о твоей борьбе. Не буду это отрицать.
Он касается моего подбородка рукой. Из-за этого жеста шёпоты, кажется, успокаиваются, отбрасываясь туда, откуда я не могу их слышать.
— Но ты так же страстна, амбициозна и преданна. Ты — это тысяча вещей, моя Аделинетта, а не только одна. Не принижай себя в этом.
Я смотрю вниз, не зная, как себя чувствовать.