Полуночное солнце

Утром тынзей вырвал сердце стада, гордость и славу хозяина, сильных, как лоси, упитанных и крепких важенок и быков. В это время Выль Паш мрачно пил неразбавленный спирт, а потом вскакивал и, катаясь по чуму, безутешно плакал и бил чашки.

Сероко валил пойманного оленя на колени и ножом клеймил косым крестом ухо. Сколько ночей и дней он обдумывал, каким клеймом отметить своих оленей, так и не придумал и решил, что пусть над его прошлой жизнью будет стоять крест на ухе каждой важенки и быка.

Сосчитав свое богатство, он вместе с Егорко Талеем угнал свое стадо за семь дней и ночей от чума Выль Паша.

— Иди, Сероко, в колхоз, — сказал ему тогда Егорко, — женишься. Тебе ведь много лет, стареешь. Кто тебя будет сменять в таком богатом стаде?

Сероко не послушался тогда. Он был слишком счастлив, чтобы послушаться мудрого совета. Он хотел быть единственным хозяином над своим богатством. И он клянет теперь свой худой разум.

Хозяин обошелся без него. Он стал больше платить батракам, хоть и плохо батраки его слушались. И вот он посылает к Сероко охотника и говорит, что приедет в гости.

— Пусть приезжает, — сказал вестнику Сероко, — он хозяин, я хозяин. О чем нам ругаться?

И Выль Паш приехал. За ним гнали пастухи тысячное Стадо, и тогда Сероко испугался. Он понял, в чем дело, но было уже поздно. Его олени стремительно смешались со стадом бывшего хозяина. Сероко отгонял по три, по четыре олешка, но они снова возвращались в большое стадо Выль Паша и обнюхивали своих матерей, братьев и сестер.

Выль Паш помогал ему, материл своих пастухов.

— Дохлые зайцы! — ругал их хозяин и, чтобы Сероко не огорчился, устроил в честь его пир.

— О чем нам спорить с тобой, Сероко? Ты ненец, я ненец. Будем вместе пасти стадо. Твои олешки родят — свое клеймо ставь. Мои родятся — я ухо срежу. А дежурить по очереди. Один раз ты, другой раз мой батрак. Я на Егорку сержусь? Нет. Ты был в Хоседе — выбирать Егорку в самый главный совет? И я был. Я тоже хотел голосовать за Егорку и Семку Лаптандера, да времени не было. Я власть уважаю. И ты уважаешь. Ну вот и давай жить вместе!

Сероко исподлобья посмотрел на гостя и ничего не сказал.

— Ну и вот, завтра на мои тропы погоним.

…Так прошло три недели. Сероко пас огромное стадо хозяина. Иногда мимо него проезжали колхозники и жалели его.

— Молчите! — кричал на них Сероко и, возвратись в чум, запивал горе разбавленной водкой. Только от этого не становилось светлее на душе. Объезжая стадо, он с болью в сердце видел, как едят ягель то там, то здесь олешки с косым крестом на ушах. Он пересчитывал их и ночами не спал, думая о своем стаде, а когда засыпал, то видел страшные сны: волки перегрызли горла всем его оленям и не тронули стадо Выль Паша. Он просыпался, хватал ружье и сменял удивленного пастуха. Он снова сгорбился и смотрел на все черными глазами, недоверчиво и хмуро.

Когда же кончилась ночь и над снегами повеяли мягкие ветры весны, он, сжимая кулаки, сказал Выль Пашу:

— Буду пасти один.

Выль Паш засмеялся:

— Отделяй, мне не жалко. Зачем нам ругаться?

Но помогать в ловле оленей отказался.

— Старик я стал, куда мне?

Сероко принес из чума тщательно сложенный тынзей. По отметине на ухе он заметил свою белоногую важенку. Щелкнув, тынзей упал на ее рога. Она мелко затрепетала и свалилась на бок. Веревкой Сероко прикрутил ее к кусту тальника. Пока он ловил следующего оленя, важенка поломала себе рога, и веревка мертвой петлей скрутила ее шею. Сероко распутал тынзей у пойманного оленя и освободил важенку. Олени шарахнулись от Сероко, заметив в его жилистых руках черную змею тынзея — свернутое кольцо.

В отдалении стоял Выль Паш. Когда Сероко удавалось поймать оленя, он сжимал кулаки и, пнув ногой свою любимую собаку, уходил в чум.

Но Сероко не уступал. Каждое утро он ловил своих оленей. Когда же напуганное стадо изнемогало от беготни, Выль Паш подходил к Сероко и отнимал тынзей. Пастух вырывал аркан обратно. Темнея лицом, он брал Выль Паша за грудь и сквозь зубы цедил:

— Не вернется прошлое, хозяин. Прежде чем я окончательно стану твоим батраком, ты будешь с перебитыми ногами, хозяин. Ну?

Выль Паш криво улыбался побелевшими губами и, задыхаясь, кричал:

— Гоняй, гоняй олешек! Ты никогда не любил их, потому и гоняешь с сопки на сопку, как голодный зверь. Я добрый человек, но видят пастухи, до чего ты глуп и злобен. Ведь все равно у тебя ничего не выйдет, вонючий кусок яры!

А ночью хозяин тщательно изрубил топором добротный волосяной тынзей Сероко. И хотя обрубки были настолько малы, что их все равно Сероко не смог бы связать, Выль Паш собрал их и терпеливо сжег тынзей на костре, и от запаха роговицы у него заболела голова.

На следующий день Сероко встретил охотника и попросил его передать в тундровый Совет, чтобы к нему приехал Егорко Талей.

— Он в Москву уехал, — сказал охотник.

— Он приедет, парень?

— Приедет, и я ему скажу о твоей худой жизни.

Но Егорко Талей не ехал. И вот наступила настоящая весна, потому что прилетели лебеди. Выль Пашу исполнилось пятьдесят лет, и он пригласил сказочницу рассказать ему сказки, а Егорко Талея все нет.