Полуночное солнце

– Очень даже ничего, насколько я чувствую. А у тебя как?

– Да я не о внутренностях, я о вашем доме. – Он с трудом стянул перчатки и сморщился, распрямляя пальцы. – Встретил у церкви Стэна Элгина, Кейт. Несколько домов наверху уже замерзли. Он решил обойти народ и сказать, чтобы не выключали отопление на ночь. Я пообещал взять на себя нашу улицу, как только отогреюсь.

– Я могу пойти вместо тебя, милый. Ты и без того весь день на морозе.

– Нет, ты лучше сиди дома, по крайней мере, до завтра, а там видно будет. Да, Эллен, я бы на твоем месте не стал затягивать: если вести детей домой, то лучше сейчас, если только вы не хотите остаться до утра, чему мы будем только рады. Верно я говорю, Кейт?

– Конечно.

– Когда я пришла, там было не так уж страшно, – заметила Эллен.

Терри хлопнул в ладоши и поднес к губам стаканчик с виски.

– По моим ощущениям, температура за последние полчаса опустилась еще на несколько градусов.

Эллен допила свой скотч и подошла к подножью лестницы.

– Дети, прощайтесь со всеми. Нам пора идти.

Она выуживала их ботинки из общей кучи под лестницей, когда все четверо детей сбежали вниз. Маргарет переливалась, словно стеклянная фея на елке.

– Мамочка, смотри! Рамона сказала, я могу взять ее праздничное платье, потому что она из него выросла.

– Повезло тебе с подругой. Только не нужно возвращаться в нем домой. Сможешь ослепить им своего отца, когда мы будем уже в тепле.

Маргарет умчалась наверх в вихре блесток, которые напомнили Эллен танец снежинок на ветру, а Кейт отправилась в кухню, чтобы принести для платья пакет. Стефан с Рамоной играли в ладушки, хлопая в ладоши в такой сложной последовательности, что в итоге сбились с ритма и захохотали.

– Давай ты, Джонни, – сказал Стефан, и когда они вдоволь нахлопались: – Извини, я забыл достать для тебя карточки с монстрами. В следующий раз отдам все повторяющиеся, ей-богу, чтоб я сдох!

Кейт вернулась как раз в тот момент, когда Маргарет спустилась в прихожую, она помогла сложить платье и убрала его в пакет.

– Эллен, если хочешь, мы дадим и тебе, и детям еще теплых вещей, чтобы дойти до дома, только скажи.

– Не беспокойся, мы отлично дойдем. Вы себя берегите, – ответила Эллен. Когда дети были как следует закутаны, она спешно вывела их на дорожку. – Если что, я рядом, – сказала она Уэстам, с улыбкой глядя, как все четверо столпились в прихожей, и постаралась побыстрее закрыть дверь, чтобы не выпускать тепло.

Не успела исчезнуть полоса света, в которой она стояла, как Эллен ощутила подступившую ночь. Казалось, за спиной нет ничего, только темнота и холод, такой пронзительный, что сам воздух как будто звенел.

– Вперед, шерп Пег и шерп Джонни, – подбодрила она.

Маргарет шла рядом, пока они, скользя, сползали с холма, и одной рукой придерживалась за покрытую изморозью садовую стенку. А Джонни так и катился бы до самой Рыночной улицы, если бы Эллен его не остановила: хотя машин не было вовсе, она хотела, чтобы он оставался рядом с ней в темноте. В конце концов они добрались до ровной дороги, где мраморные копии автомобилей стояли под уличными фонарями. Магазины по большей части уже закрылись, мишура поблескивала в неосвещенных помещениях, как будто там внутри нарос иней, а витрины нескольких еще открытых стали мутными от человеческого дыхания. Единственным признаком жизни была путаница следов на тротуарах, запечатленная во льду. Когда Эллен повела детей к шоссе, Джонни запел:

Из снега твои уши,
Из снега твои щеки,
Глаза твои из снега,
Из снега башмаки…

– Заткнись, Джонни, и без того холодно, – возмутилась Маргарет. – Что за дурацкая песня?

– Про снеговика. Я только что сочинил.

– А то мы не догадались.

– Не слушай ее, Джонни. Мне кажется, она завидует, что не сама сочинила. – И все же Эллен была рада, когда он умолк, то ли потому что обиделся, то ли потому что закончились идеи. Песенка напомнила ей о снеговиках, мимо которых она проходила, спускаясь с холма. Она была слишком сосредоточена на том, чтобы не поскользнуться, поэтому бросила на них лишь беглый взгляд, однако все равно осталось ощущение, что в их примитивных лицах было что-то странное – теперь, когда она задумалась об этом, все они были как будто наброском одного и того же образа, который лишь пытался сойти за лицо. – Маргарет, а что ты хотела бы спеть? – спросила она, чтобы утихомирить бредовые мысли.

– Мне совсем не хочется петь. Я замерзла.

– А какой у тебя любимый рождественский гимн?

– Наверное, «Тихая ночь».