Полуночные поцелуи

Собрав все самообладание, на которое я способна, я снова смотрю на него и улыбаюсь. Наклоняясь вперед, я маню его вперед изгибом пальца, проецируя фальшивое очарование желания каждым трепещущим движением моих глаз. Его голова придвигается ближе. Я останавливаю его, когда моя щека касается его щеки, и шепчу:

— Я знаю, что я горячая, но от тебя плохо пахнет. Кыш, — я отстраняюсь и отсылаю его прочь безрассудным взмахом руки.

— Что за хуйня? — придурок бросает на меня зловещий взгляд, его грудь выпячена в попытке казаться мачо. — С кем, черт возьми, ты думаешь, ты разговариваешь, сука?

— Очевидно, с дегенератом-шимпанзе, — я вытягиваю руку перед собой, не совсем касаясь, но зависая достаточно близко, чтобы побеспокоить его. — Пока, барсук.

Французский немного сбивает его с толку, но он быстро приходит в себя.

— Ты, блять, слишком толстая, чтобы так разговаривать, сука, — шипит он, выскальзывая за пределы досягаемости руки. В первый раз, когда он сказал «сука», я была готова забыть об этом, потому что для него это был момент удара по самолюбию. Но в этот второй раз… — Тебе должно быть повезло, что я вообще пришел поговорить с тобой.

Повезло? Сначала этот парень называет меня толстой, как будто это заставит меня встать на колени, рыдать и сосать его член в знак одобрения, а теперь это. Сказать, что я по-королевски зла, это ничего не сказать.

Однако у меня нет времени отреагировать и бросить ему в лицо свои собственные адресные оскорбления, прежде чем он опрокидывается на стол, разбрасывая напитки и устраивая беспорядок. Поначалу я сбита с толку тем, что только что произошло, частично убеждена, что женщина-невидимка действительно существует. Затем я вижу.

Элиза, должно быть, слышала, что он сказал, и именно она ударила его. Ее рука все еще поднята, кисть сжата в кулак, пальцы скрючены над большим пальцем в ужасной форме, ее грудь вздымается. Прямо сейчас она выглядит чертовски сексуально, и это не только потому, что она ударила парня ради меня, но и потому, что она сделала это, не взъерошив ни единого волоска.

— Кто теперь жирная сука, ты, мерзкий ублюдок! — визжит она.

Я прикрываю рот рукой, тронутая количеством ругательств, которые она использовала, чтобы защитить мою честь.

Через ее плечо я вижу, как собирается толпа, и, учитывая, что я принимала участие в изрядной доле публичных споров, я знаю, что примерно через тридцать секунд появится охрана. Чтобы избежать обвинения Элизы в нападении и сохранить преимущество анонимности, я выбираюсь из кабинки, хватаю наши сумочки и куртки, прежде чем взять Лизи за запястье и проталкиваться сквозь толпу собравшихся людей. Она спотыкается позади меня, протестуя против моей хватки, не обращая внимания на мое безумие. Я не останавливаюсь, пока мы не выходим из клуба и не направляемся к тому месту, где припарковались.

Измученная от напряжения, Элиза стонет и плюхается на бордюр, потирая лодыжки. Хмуро глядя на меня, она рявкает:

— Для чего это было?

— Ты только что напала на парня. Я пыталась спасти тебя от тюрьмы, — я на секунду сгибаюсь пополам, чтобы отдышаться, прежде чем сесть рядом с ней. Моя юбка слишком короткая, и моя голая задница царапается о бетон. Я поджимаю ноги, чтобы меня не обвинили в публичном непристойном поведении.

— Тюрьма? — повторяет она в панике, быстро моргая, пока ее разум играет с этой мыслью. — Я не могу отправиться в тюрьму. Это новая прическа. — Элизе потребовалось больше часа, чтобы уложить прическу, и было бы обидно, если бы все эти усилия были потрачены впустую. — Ни за что.

Проносится порыв ветра, и я набрасываю наши куртки на ноги.

Она кутается в свое пальто из искусственного меха, зарываясь в него лицом.

— Подожди, — говорит она, задыхаясь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня в панике. Она неловко расстегивает свой маленький клатч. — Я не закрыла свой счет.

Я кладу свою руку поверх ее.

— Это прекрасно. Они закроют его для нас в конце ночи.

Наверное, нам следует вернуться куда-нибудь внутрь. Ночь холодная, и тепло нашего отдыха начинает ослабевать.

Но когда я поворачиваю голову, чтобы что-то сказать Элизе, я замечаю, что она смотрит на меня. И не просто смотрит, а пристально наблюдает, ее глаза пронизывают меня насквозь, как будто она вглядывается в саму мою сущность. Ее щека покоится на коленях, руки обхватывают ноги, ладони потирают гладкие, как у модели, ноги.

Я повторяю ее позу и придвигаюсь ближе к ней, желая разделить наше тепло.

— На что вы смотрите, леди? — говорю я игриво-агрессивным тоном.

В уголках ее глаз появляются морщинки.

— На кого-то симпатичную.

Ее комментарий обезоруживает меня, и мое дыхание прерывается. Тем не менее, я стараюсь сохранять беззаботное притворство.

— Почему, Лизи, если бы я не знала тебя лучше, я бы подумала, что ты ко мне клеишься.

— Я серьезно, — она касается моей щеки.

Я замираю под ее прикосновениями, ее глаза завораживают.

— Ты такая красивая, и я просто хочу, чтобы ты это знала.