Полуночные поцелуи

— Я его дочь! — я вою. Мне все равно, выгляжу ли я истеричной или сумасшедшей. Меня не волнует, что я выгляжу эмоциональным, невротичным хаосом, в чем меня никогда раньше не обвиняли. — Я сестра Джулиана. Мы его семья, и мы знаем, что произошло, и мы чувствуем его потерю каждый день. Я могу это сказать, но ты не можешь. Мне все равно, кем ты себя возомнил, через что ты прошел, у тебя не было права так говорить, — в течение трех гребаных лет я держала это чувство внутри себя, несмотря на то, как я была зла на него. Три гребаных года до того, как я взорвалась и сказала одну из худших вещей, которые я, когда-либо могла сказать отцу, потерявшему ребенка, который впоследствии потерял часть себя, и я сожалею об этом. Ты слышал, как я сказала это однажды, слышал, как я говорила об этом однажды, и даже после того, как я сказала тебе, что я не… даже после этого ты идешь и говоришь это дерьмо моему отцу в лицо? — мой голос срывается, и я издаю сдавленный всхлип. — Серьезно, Отис? Серьезно?

Может быть, он знал это раньше, но просто не хотел смотреть этому в лицо, как и я не хотела смотреть в лицо тому, кто он есть на самом деле. Но теперь, когда моя стойкость иссякает, мои глаза увлажнились от желания разрыдаться, он, кажется, признает, что был неправ, и вместо того, чтобы продолжать оправдывать свои действия, он смягчается, раскаяние отражается на его красивом лице.

— Грета, я не хотел… я не думал, что это причинит тебе такую боль. Я не думал. Я… — у него перехватывает дыхание, и на этот раз, когда он извиняется, он говорит искренне. Я знаю, что он говорит серьезно, потому что он говорит так, словно мы разговариваем в последний раз. — Мне жаль. Мне так чертовски жаль.

Надежда внутри меня угасла, оставив только тупую боль. Я хочу согнуться пополам, кричать и рыдать, потому что этот инцидент разбередил старые раны, с которыми я недостаточно пьяна или под кайфом, чтобы справиться. У меня везде болит, и я хочу, чтобы это прекратилось. Я хочу вернуться в то время, когда у меня не было никаких чувств.

Чертовски странно, что сейчас меня больше всего мучает даже не мысль о Джулиане. Дело даже не в том, что Отис сказал моему отцу или как сильно он причинил ему боль.

Что сводит меня с ума, так это то, что даже если я знаю, что должна ненавидеть его, выбросить его из своей жизни и с глаз долой так же, как он лишил нас доверия, я не могу. Я не хочу. Надежда, может быть, и исчезла, но гребаные чувства крепки, как никогда.

Чтобы не поддаваться своим эмоциям, я издаю сдавленный звук возмущения и поворачиваюсь, чтобы уйти. Мой отъезд давно назрел. Я уже дала ему больше, чем он заслуживает, и, если я останусь, я только наказываю себя.

Отис бросается преградить мне путь к бегству, встав перед дверью.

— Убирайся с моего пути, — рычу я сквозь стиснутые зубы.

— Нет, — его лицо напряжено. — Нет, ты не можешь уйти. Не так, как сейчас.

— О да, я могу. И если ты мне не позволишь, клянусь богом, я ударю тебя так сильно, что у тебя будут зубные протезы.

Вместо спокойного, грустного мальчика, с которым я разговаривала ранее, Отис превращается в неистовую, отчаявшуюся версию самого себя, которую я никогда раньше не видела.

По правде говоря, есть много его сторон, которых я не видела до сегодняшнего дня, и я ненавижу большинство из них. Но не эту. Мне жаль этого человека.

— Не уходи, — это просьба, а не команда. Когда я открываю рот, чтобы отказать ему, он продолжает. — Пожалуйста. Пожалуйста, я умоляю тебя.

Я поднимаю руку и машу ею перед его лицом, качая головой, давая ему знак остановиться, потому что я не могу этого вынести. У меня не хватает времени уклониться от его прикосновения, когда он хватает меня и смотрит на меня затуманенными голубыми глазами.

— Я знаю, что то, что я сделал, было неправильно. Я знаю, что так и было, и что ты не хочешь быть рядом со мной или видеть меня.

Я пытаюсь вывернуться из его хватки, но он сжимает меня крепче, и я прекращаю попытки.

— Клянусь, я сделаю все, чтобы это исправить. Но прямо сейчас мне нужно, чтобы ты осталась, — его голос срывается, и эти бушующие глаза, наконец, уступают место урагану. Слезы капают из уголков его глаз и стекают по резким чертам красивого, угловатого лица. — Сегодняшний день был ужасен, и сейчас у меня никого нет, и ты мне нужна, Джи.

Вот он и носит это ласкательное прозвище. Я снова качаю головой.

— Нет.

Хотя он и не отпускает меня, но ослабляет хватку.

— Пожалуйста, — он судорожно вздыхает.

Еще более жалко то, как мне хочется обнять его и простить, если это означает, что это прекратится. Я закрываю глаза, чтобы не смотреть на него, чтобы держать свою силу воли в узде. Я знаю, что я должна сделать, и мне просто нужно бороться со своей тоской, пока я не смогу сбежать. Тогда я смогу сломаться.

— Черт, Грета, — он опускается на колени, обнимает меня за талию и прижимается лицом к моему животу. Я чувствую его слезы на своей коже, впитывающиеся в мою рубашку. — Пожалуйста. Не уходи. Пожалуйста. Пожалуйста, останься. Я был неправ. Мне жаль. Мне так чертовски жаль. Я лю…