Полуночные поцелуи

К счастью для моей учительницы, моя мать обмотала моего отца вокруг своего идеально наманикюренного пальца. Я сделала ей один звонок, и всемогущий матриархат отправил моего отца в течение часа. Я уверена, что если бы я попросила его лично, он согласился бы прийти только в том случае, если бы я подкупила его своими усилиями добиться лучших результатов в учебе.

Всегда превосходящий всех в своей утонченности, он принес подарки для маленьких детишек — футбольные мячи, спортивные повязки, майки, свистульки и другие разнообразные штучки — и его сопровождали два игрока для демонстрации, просто чтобы было веселее. Я не знала, что они появятся, пока они не зашли в класс во время обеда, спросив, куда им следует поставить свои коробки с принадлежностями. Хорошо, что я посещала театральные курсы в старшей школе, потому что, если бы я этого не делала, я была бы шокирована, увидев Отиса, стоящего передо мной с уверенной, непринужденной улыбкой.

Этот сопливый маленький засранец даже не сказал мне, что придет, и мы переписывались за пять минут до его появления. Конечно, это были грязные сообщения, причем последнее, которое я отправила, было таким: «ЕСЛИ ТЫ ПРИНЕСЕШЬ НЕМНОГО КЛЕЙКОЙ ЛЕНТЫ, Я ОБЕЩАЮ ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕЕ НА ТЕБЕ», и он ответил «КАКОГО ЦВЕТА?». Но все же короткая отправка «СКОРО УВИДИМСЯ не убила бы его.

К тому времени, как мой папа заканчивает рассказывать о различных типах позиций в команде и о роли, которую он играет в формировании, я называю это ломкой, своих игроков, гарантируя, что они успешно выполняют свои роли, он просит нескольких добровольцев помочь Отису Моргану и Джефферсону Родни продемонстрировать несколько наиболее распространенных приемов в спорте.

Картер Родригес, один из четырех учеников, за которых я отвечаю, отделяется от толпы детей и подходит ко мне, исполняя свой танец пи-пи.

О нет. Ничего хорошего из этого не выйдет. Недержание Картера печально известно не только в Хиллкрофте, но и в его предыдущей начальной школе. В ту секунду, когда я понимаю, что должно произойти, я направляюсь к нему.

В отношении детей, которым я помогаю, установлены твердые правила. Учитывая их дефекты речи, мы должны предоставлять им как можно больше возможностей поговорить в течение дня. Они не те, кто ищет общения и говорит добровольно, поэтому поставить их в ситуацию, когда от них это требуется, действительно важно для практики и укрепления их уверенности. Конечно, это может быть непросто, поскольку всегда есть грань между тем, чтобы оказать на них положительное воздействие и причинить им серьезный дискомфорт. Даже если я знаю, чего хочет один из них, я должна ждать, пока они сами попросят, и не могу предложить никакой помощи, если только они действительно не пытаются выдавить слова.

Но, учитывая необходимость сходить на горшок, я пренебрегаю правилом, больше концентрируясь на том, чтобы Картер был сухим и счастливым.

— Как ты думаешь, ты сможешь дойти до туалета?

Он смотрит на меня с сомнением. Дерьмо. Независимо от этого, думает он, что сможет, или нет, этому парню лучше попробовать, потому что я не хочу справляться с чьей-либо мочой. Мы делаем быстрый перерыв для этого.

К счастью, работники кафетерия не заперли двери после обеда. Мы срезаем путь туда и добираемся до туалета как раз вовремя.

Я жду снаружи, пока он занимается своими делами. Три минуты спустя Картера все еще нет. Обеспокоенная, я с опаской вхожу и обнаруживаю, что он позирует перед зеркалом. Он притворяется, что подбрасывает воображаемый футбольный мяч в воздух, слабо имитируя ранее продемонстрированный Отисом «Аве Мария». Картер даже дважды похлопывает по своему притворному шлему после того, как невидимый мяч покидает его руки, как квотербек, получивший приз Хейсмана, делает после каждой успешной игры.

Это за гранью очаровательности. На самом деле, трогательно. Его выходки немного смягчают ненависть, которую я естественно питаю к детям. Я имею в виду, какая двадцатилетняя девушка, не Элиза, любит детей?

Я нежно улыбаюсь малышу.

— Картер?

Он замирает от неожиданного оклика по имени.

Я сохраняю свой тон легким и добрым.

— Что ты делаешь?

Он нервно смотрит на меня.

— Извините, мисс Сахнун, — отвечает он. Ему легко сказать простите. Он хорошо знаком с этим и часто извиняется за то, что слишком долго что-то говорит, за то, что чего-то не говорит, по разным причинам, которые я не до конца понимаю, но которые делают очевидным, что слишком много людей относились к нему как к неудобству и вытягивали из него слово до такой степени, что его красноречие всегда идеально.

Однако моя фамилия всегда была для него проблемой. Обычно ему требуется одна-две затяжные попытки, чтобы выдавить фамилию. Когда я начинала в конце августа, он вообще избегал говорить это, предпочитая обращаться ко мне просто Мисс.

Время и терпение, которыми я не обладаю, но которые мне удалось продлить — это все, что потребовалось, чтобы довести его до этого момента, и я горжусь.