Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры" (ЛП)

Не кивок. Взрывное движение. Клеменси ударила ее призрачными руками о поверхность стола и наклонилась вперед, почти нос к носу с ним, и он отшатнулся. Не сдержался. Она обнажила зубы и… кивнула.

Проклятье. Ему правда необходимо покинуть это место.

— Если я пойду вниз и найду тебя, ты позволишь мне уйти? — спросил он ее. Дух остался замершим в агрессивной, пугающей позе слишком долго, а потом она осела обратно в спокойное положение, сидя на другой стороне стола.

И кивнула.

Проклятье.

Подвал дома-убийцы, с обитающей там очень пугающей, очень грустной девочкой.

Как бы съязвил Шейн, это лучший день из всех.

***

Было легко понять, как поисковики упустили это, подумал он; люк в подвал был хорошо спрятан в половицы, как если бы это была холодильная камера. Кто-то не хотел, чтобы это место можно было найти. Годы и гниль погнули доски, он нашел стык и поднял. Петли сорвались, и квадрат гниющей древесины почти распался в его руках. Он уставился в темноту. Он часто говорил себе и другим, что не было ничего в темноте, чего бы не было в свете, но на самом деле он считал иначе. Было одно в темноте: страх. Страх, что душил, поглощал и выкручивал.

Он провел слишком много лет в темных ямах и заколебался на мгновение на краю подвала.

Клеменси молча поднялась со стула за столом, а сам стол исчез, когда она шла к нему. Ну… шла не совсем правильное слово. Скользила.

— Я знаю, — сказал он ей и вздохнул. — Знаю.

Прежде чем она успела броситься на него и столкнуть, он просто шагнул и упал.

Было не так глубоко, как он ожидал: десять футов, незначительный прыжок, что он едва почувствовал вообще.

Но услышал, потому что кости хрустнули и щелкнули, и на мгновение он ждал удара боли, но это были не его кости. Скелет, который лежал у него под ногами, был одет в бледный клочок платья, которое соответствовало тому, что носил призрак.

Клеменси стояла в углу подвала, тихая и бледная, как мертвые кости вокруг его ног.

— А, — сказал он. — Я, по-видимому, нашел тебя, Клеменси. И без особых усилий, казалось бы. Ты не избежала ужаса, который настиг твою семью…

Его голос утих, потому что он начал различать детали комнаты. Около нее стоял ряд деревянных ящиков, а в ящиках были монеты, утраченные старые скомканные бумажные деньги, драгоценности, часы… ничего ценного. У золотых зубов был свой специальный ящик. Тут и там в кучах лежала гниющая одежда, отблеск тусклых пряжек, иссохшая кожа ремней и ботинок. Все тщательно сортировано.

— Что это? — спросил он ее. Ее голова склонилась, и она медленно покачала головой. Ладно, светлые волосы упали, скрывая ее лицо, как вуаль скорбящей. Но на самом деле ему не нужно было, чтобы она ему говорила. Он видел такое раньше в страшных местах, где мертвые были жестоко убиты, а их личные вещи приводили в порядок для последующего использования.

Этот подвал был пристанищем вещей, и что бы чудовище не делало, его гнездо было красным. Судя по тщательно отсортированному награбленному, здесь по меньшей мере погибли десятки.

Другая деревянная дверь вела из подвала, и он ждал, чтобы увидеть, что она хочет, чтобы он сделал… но Клеменси не дала ему знак. Вообще никакой.

Никакой помощи. Нет другого выхода, кроме как идти вперед.

Он шагнул вперед, схватил ржавую цепь, прикрепленную к двери, и дернул. Она развалилась с глухим стуком, и дверь осела на петлях. Не такая гнилая, как люк, но почти.

Впереди была кромешная тьма. Даже вампирским глазам было трудно без какой-то искры света, но Мирнин мог чувствовать запах смерти. Испокон веков у нее свое сильное зловоние.

Так много костей.

Он повернулся к сломанному скелету Клеменси с тусклыми лохмотьями ее волос, все еще разбросанных на грязном полу, и покачал головой.

— Мне кажется, какая бы судьба не постигла твою семью, это было заслужено. Тем не менее, никто не выбирает свою семью, и это мерзкий дом, чтобы быть могилой, — сказал он. — Я вынесу тебя и похороню в более чистом месте, если это то, чего ты хочешь.

Он посмотрел на призрака, ждавшего в углу. Она подняла голову и улыбнулась. Ох, не улыбкой благодарности, облегчения или еще какой-нибудь милой улыбкой.

Это, подумал Мирнин, была злая улыбка. Действительно, по-настоящему злая улыбка.

— Нет, — сказала ему Клеменси Вексен, и ее голос был полон криков, шепота, мольбы и плача. Это был голос ада, если бы у него были губы и язык. — Вы забрали моего нового друга. Вы займете его место. Вы будете приносить их сюда, как это делал мой дед, и мой отец, и моя мать, и мой дядя. Вы будете очищать их от греха, а их мирские вещи будут финансировать наши великие дела.

Я никогда не должен касаться призрака, подумал Мирнин. Никогда никогда никогда. Моя мама была права. Его мысленный голос казался высоким и странным, и если бы он не прошел через столько в своей долгой, долгой жизни, он бы разбился на кусочки и окончательно сошел с ума. Ее глаза приобрели свечение; они не были просто пустыми. Они были полны вещей, которые он решительно хотел не видеть.