Полуночный Прилив

Детали, тревожные приготовления — Удинаасу все было безразлично. Шепоток о порядке в кипящем хаосе. Армия на марше — словно миграция зверей: каждая тварь движется инстинктом, потребностью рвать и убивать. Армии стремятся от сложности к простоте. Именно это движет их вперед. Впереди поле битвы, где все станет естественнее, где пыль, крики, потоки крови явят суровую ясность. Такова тайная жажда солдат и офицеров, правительств, королей и императоров. Простая механика победы или поражения, идеальное зрелище, интереснейшая игра для разума. Смотрите на весы. Отмеряйте, досыпайте, занимайте ум бесконечными поворотами жерновов, смотрите на кучи людей как на кучи монет… и время пройдет, и внешний мир останется смутным пятном… пока кто-то не перевернет игорный стол.

Удинаас завидовал солдатам и вонам, их простой жизни. Для них не будет возвращения из смерти. Они объясняются на простом языке отрицаний. Сражаются за воина или солдата рядом с собой — и даже смерть приносит пользу. А это, полагал ныне Удинаас, самая редкая вещь на свете.

Так должно быть; но раб понимал, что так не будет. В грядущей битве сражаться будет магия. Может быть, таково будущее всех войн. Бесчувственное уничтожение, стирание жизней в не поддающихся подсчету количествах. Логическое продолжение правительств, королей и императоров. Война как столкновение воль, состязание, равнодушное к потраченным средствам. Кто первый моргнет? — и не важно, что заставит противника моргнуть. Война, ничем не отличающаяся от подсчета монет в Торговой Палате. Весьма понятная всем.

Тисте Эдур и союзники становились напротив сил Летера, и дневной свет тускнел, затуманенный поднявшимися клубами пыли. Иногда потрескивала магия, воздух сверкал — случайные выбросы приготовленной сторонами мощи. Удинаас гадал, переживет ли этот день хоть один участник. Извлекут ли выжившие урок из произошедшего?

«Иногда игры заходят слишком далеко».

Она стояла рядом, молчаливая, закутавшаяся в мягкую некрашеную шкуру оленя. Не предлагала никаких причин тому, что искала его. Он не знал ее мыслей, не догадывался, что у нее на душе. Непонятно, а может, и непознаваемо.

Но сейчас он услышал ее прерывистый вздох.

— Синяки почти прошли, — сказал он.

Пернатая Ведьма оглянулась. — Благодаря тебе.

— Не нужно.

— И хорошо. — Казалось, она потеряла всегдашнюю горячность. — Я нет то сказала. Не знаю, что и думать.

— О чем?

Она закачала головой: — О чем. Он еще спрашивает. Во имя Странника, Удинаас! Летер вот-вот падет.

— Может быть. Я внимательно смотрел на войска летерийцев. Видел, где могут быть маги. Но не видел Цеду.

— Он должен быть там. Как его может не быть?

Удинаас промолчал.

— Ты больше не Должник.

— Это имеет значение?

— Сама не знаю.

Они замолчали. Их позиция находилась на юго-западе поля будущей битвы. Им было видно стену Отрубной Крепости, мощной и приземистой твердыни, угнездившейся прямо в скале. По краям возвышались круглые башни. На каждой особая команда готовила баллисты. Кроме того, на каждой башне находилось по магу; по их высоко поднятым рукам было очевидно, что они соединяют свои силы посредством ритуала. Вероятно, они готовили защиту, потому что прямо под стенами располагался Королевский батальон.

К западу от позиций батальона холмы выстраивались в линию; за этим гребнем укрывались отряды тяжелой пехоты, в том числе Разрывная бригада. Далее к западу находились роты Змеиных Поясов и Багряных Львов, чей флаг прикрывали Отрубные холмы. К югу текла река Раздорная.

Восточные позиции летерийских сил осмотреть было труднее. Там имелся пруд, и за его кромкой стоял Купеческий батальон. По их правому флангу вилась широкая дренажная канава; было похоже, что окопавшиеся по ту сторону отряды решили использовать почти высохшее русло как рубеж обороны.

Со стороны Эдур западную часть занимала армия Рулада, в центре стояла армия Фира, а дальше к востоку среди холмиков и высохших озер передвигалась армия Томада и Бинадаса, только что подошедшая от Пяти Точек.

Вокруг гребня, на котором стояли Ведьма и Удинаас, расположились кольцом темные духи. Был очевидным, что их защитили чарами. За гребнем, не видимые армиям, находились женщины и дети. Где-то среди них Майен, в заточении, под личным присмотром Уруфи Сенгар.

Он еще раз бросил взгляд на Пернатую Ведьму. — Ты видела Майен?

— Нет. Но я слышала…

— Что же?

— С ней нехорошо, Удинаас. Голод. Рабыню поймали с белым нектаром и казнили.

— Кого?

— Бетру.

Удинаас вспомнил эту старушку, всю жизнь проведшую в рабстве у семейства Сенгаров.

— Она понимала, что ее убьют. — Пернатая Ведьма пожала плечами. — Никто не выступил в ее защиту.

— Представляю.

— Нельзя отнимать белый нектар. Нужно действовать постепенно, как ребенка отучают от груди.

— Знаю.

— Но они тревожатся о ее дитяти.

— Которое может страдать от такого обращения.

Ведьма кивнула: — Но Уруфь не нуждается в советах рабынь. — Она посмотрела ему прямо в глаза: — Они все… изменились. Все как в лихорадке.

— Да, огонь глубоко в глазах.

— Кажется, сами они не видят этого.

— Не все слепы.

— Кто же?