Полуночный танец дракона

Я вытащил его и поставил на лужайку перед домом.

– А теперь посмотри вон туда, – сказал я.

На крыльце стоял молодой красавец в белой морской униформе, который сжимал в руке пачку рукописей.

– Это же я! – воскликнула ходячая смерть.

– Вот именно. Ты! Саймон Кросс.

– Здравствуйте! – крикнул нам с крыльца молодой человек в новенькой униформе и нахмурил лоб, пытаясь понять, что со мной не так. – Как-то вы сегодня… странно выглядите, – после чего с опаской указал на постаревшего себя. – А это – кто?

– Это – Саймон Кросс.

Они молча посмотрели друг на друга – старый и молодой.

– Это не Саймон Кросс, – сказал юноша.

– Это точно не я, – сказал старец.

– Точно.

И они оба медленно перевели взгляд на меня.

– Я ничего не понимаю, – сказал девятнадцатилетний Саймон Кросс.

– Верните меня обратно! – взмолился старый.

– Куда?

– Туда, откуда мы пришли, где бы это ни было! – в ужасе прокричал он.

– Уходите… – сказал молодой человек и попытался ретироваться.

– Нет уж, ты погоди, – сказал я. – Лучше присмотрись хорошенько. Вот во что ты превратишься, если потеряешь сам себя! Это ведь действительно Саймон Кросс. Только сорок лет спустя.

Юный моряк внимательно оглядел старика сначала сверху вниз, потом снизу вверх. Потом посмотрел ему в глаза – и весь покраснел от злости. Руки его сами собой сжались в кулаки. И разжались – и снова сжались. Некоторое время между двумя Кроссами происходил какой-то незримый диалог – на уровне энергий и вибраций. Потом тот, что моложе, очнулся.

– Так кто ты? – спросил он.

– Саймон Кросс, – прошамкала ходячая смерть.

– Ах ты, подонок! Чтоб ты сдох! – воскликнул юноша и со всего размаху ударил его по лицу, а потом еще раз и еще…

Крепко зажмурив глаза, старик стоял под градом ударов, как под освежающим ливнем, словно наслаждался стихией насилия. И вскоре упал на землю – прямо под ноги себе молодому.

– Он что, умер? – спросил юноша, тупо уставившись на тело.

– Ты убил его.

– Туда ему и дорога.

– Пожалуй.

Молодой человек поднял на меня взгляд.

– Я тоже умер?

– Ты – нет. Но только если ты действительно хочешь жить.

– Я хочу жить. Хочу!

– Тогда уезжай отсюда. А я заберу его обратно – туда, откуда мы пришли.

– Почему вы делаете все это? – спросил меня Саймон Кросс, девятнадцати лет от роду.

– Потому что ты – гений.

– Вы все время так говорите.

– Это так и есть. А теперь беги. Иди.

Он прошел несколько шагов и обернулся.

– Это мой второй шанс? – спросил он.

– Будем надеяться, – сказал я, а потом добавил: – Только помни об этом. Не поселяйся в Испании и не становись чемпионом стрельбы по голубям в Мадриде.

– Клянусь, что не буду чемпионом стрельбы по голубям нигде!

– Точно не будешь?

– Нет.

– И никогда не превратишься в ходячую смерть? И мне не придется тащить тебя сквозь время, чтобы ты встретился с собой молодым?

– Нет! Никогда.

– И будешь помнить об этом всю жизнь?

– Буду.

Он повернулся и зашагал по улице.

– Ну, пошли, – сказал я, обращаясь к лежащему на земле телу, а вернее, к бесполезной куче тряпья. – Сейчас засунем тебя в машину, подберем тебе подходящую могилку…

Уже сидя в машине, я бросил прощальный взгляд на улицу.

– Удачи тебе, Саймон Кросс, – прошептал я.

Потом нажал на пуск – и исчез в будущем.

После бала

Огни над зданием с облупившейся вывеской «Танцевальный зал Майрона» замигали, готовясь погаснуть, крошечный оркестрик заиграл «Good night, Ladies»[6], послышались вздохи разочарования, которые тут же переросли в гул голосов: из выходов с шуршанием и шарканьем потянулись на улицу черные тени, музыка смолкла, огни мигнули в последний раз и погасли.

Затем распахнулась дверь черного хода, из нее появилась группа из пяти или шести музыкантов, которые, сгибаясь под тяжестью неподъемных под конец дня инструментов, быстро разбрелись по машинам, чтобы не вливаться в галдящую толпу на лестнице. Пока бальные танцоры – примерно шестьдесят женщин глубоко «за…» и почти столько же мужчин – перемещались вниз, машины с музыкантами уже уехали в ночной туман, ползущий одновременно с моря и с гор.

Внизу праздничная толпа разделилась на две части: человек тридцать выстроились в очередь на южной стороне улицы, чтобы уехать на трамвае местных линий, а остальные, почему-то гораздо более шумные и веселые, перешли на другую сторону ждать трамвая дальнего следования, который должен был перебросить их на Тихоокеанское побережье.

Дрожа от ночного холода, который обычно в Калифорнии сменяет дневную тридцатиградусную жару, мужчины бормотали себе под нос ругательства, а дамы в разноцветных вечерних платьях старательно вглядывались в убегающие вдаль рельсы, как будто это могло ускорить прибытие транспорта.

И в конце концов каким-то загадочным образом ускорило.

– Идет! Идет! – вскричали дамы.

– Не прошло и года… – поддержали разговор кавалеры.

И те, и другие почему-то избегали друг на друга смотреть. Даже когда, рассыпая искрами и выпуская пар, прибыл огромный, как трансконтинентальный экспресс, сдвоенный трамвай и кавалеры в мятых пропотевших смокингах стали подсаживать нарядных дам на подножку, они старались не пересекаться с ними взглядами.

– Алле – гоп!

– Большое вам мерси!