Полуночный танец дракона

Меня прямо впечатало в стену – ровно в ту секунду, как я поднял взгляд и увидел в дверях древнего, немощного старика, который стоял, покачиваясь и не решаясь войти. Он был прямо как ходячая смерть: все лицо в морщинах, мутные, абсолютно остекленевшие глаза, губы трясутся, из угла рта стекает слюна… При виде меня он тоже вздрогнул, как будто его поразила молния, и стал хватать воздух ртом.

Я вернулся было к своим автографам, как вдруг в голове у меня что-то щелкнуло. Я снова взглянул на старика.

Тот все так же стоял в дверном проеме – шатаясь, как пугало на ветру, вытянув шею вперед и мучительно напрягая взгляд.

Я так и похолодел. Прямо сидел и чувствовал, как в жилах стынет кровь. А потом у меня из пальцев вообще выскользнула ручка, потому что патлатая ходячая смерть вдруг покачнулась, загоготала и с вытянутыми руками двинулась ко мне.

– Вы… вы помните меня? – неистово хохоча, выкрикнула она.

Я последовательно оглядел его с головы до ног – седые волосы, паклей висевшие вдоль лица, серую щетину на щеках, выгоревшую добела рубашку, грязные джинсы, из которых торчали костлявые ноги в сандалиях, – а затем снова перехватил полубезумный взгляд.

– Ну же? – Он расплылся в улыбке.

– Не думаю…

– Это же я – Саймон, Кросс! – выпалил он.

– Кто?

– Ну, Кросс! – с мольбой в голосе повторил он. – Саймон Кросс!

– Саймон Кросс?! – Я подскочил так, что у меня упал стул.

Да что стул – мои поклонники с книгами тоже чуть не попадали в обморок. А старик прикрыл глаза и беззвучно затрясся.

– Ах ты, подонок! – Слезы в одну секунду подступили у меня к глазам. – Это ты – Саймон Кросс? Господи, что же ты с собой сделал?

Крепко зажмурив глаза, он поднял руки, как будто пытался защититься от моих воплей. Жалкие, дрожащие, узловатые руки.

– Боже праведный, как это возможно? – воскликнул я. – Как ты смог сотворить такое со своей жизнью?

Одним ударом небо разверзлось у меня над головой – и я переместился на сорок лет назад, в свои тридцать три, в самое начало своей карьеры.

Передо мной стоял Саймон Кросс, девятнадцати лет от роду – ослепительно красивый, с невинным взором ясных глаз, – он весь словно светился изнутри, как будто у него в тело была встроена стоваттная лампочка. В руках он держал толстую пачку рукописей.

– Сестра сказала, что… – радостно начал он.

– Знаю, знаю… – перебил его я. – Я прочел вчера ваши рассказы – те, что она мне давала. Вы – гений.

– Ну, я так не считаю… – сказал Саймон Кросс.

– А я считаю. Приносите еще рассказов, да побольше. Я готов продать их все до одного прямо не глядя. Это я вам, как друг гения, говорю, а не как литературный агент.

– Ну, зачем вы так… – смутился Саймон Кросс.

– А что тут еще скажешь? Такие, как вы, встречаются раз в жизни.

Я бегло просмотрел его новые рассказы.

– Черт меня возьми… Да. Да! Это великолепно. Я продам это все до строчки, и без всякой комиссии.

– Будь я проклят!

– Не проклят, а благословлен свыше. Да ты уже благословлен – генетически.

– Я не хожу в церковь.

– А тебе и не надо, – сказал я. – Ну, все, можешь быть свободен. Мне нужно немного прийти в себя. Нельзя быть таким гениальным – это богохульство. Рядом с тобой я чувствую себя каким-то дворовым псом. И восхищаюсь, и завидую. И почти ненавижу. В общем, катись к чертовой матери!

Саймон Кросс ошалело улыбнулся и вышел, а я остался сидеть – и пачка обычной белой бумаги буквально жгла мне пальцы. Не прошло и двух недель, как я продал эти сказки – все до одной. Сказки, написанные девятнадцатилетним мужчиной-ребенком, который при помощи обычных слов мог и ходить по воде, и свободно парить в воздухе.

Сказать, что они потрясли всю страну – это не сказать ничего.

– Где ты откопал этого писателя? – спрашивали меня.

– Да это же просто внебрачный сын Эмили Дикинсон от Скотта Фицджеральда[5]. Ты – его агент?

– Нет. Ему не нужен агент.

После этого Саймон Кросс написал еще с десяток рассказов, которые сразу с конвейера ушли в печать и тоже получили признание критики.

Саймон Кросс. Саймон Кросс. Саймон Кросс…

Я был его отцом-прародителем, его живым первооткрывателем. Я был его завистником – и другом, который прощал ему все.

Саймон Кросс.

А потом случилась… Корея.

Я помню, как он стоял на крыльце моего дома в белой морской униформе, загорелый, пока еще не бритый под ноль, и, казалось, глазами готов был выпить весь этот мир до дна. В руках он сжимал свой последний рассказ.

– Возвращайся скорей, милое дитя, – сказал я.

– Какое я вам дитя?

– Вечное дитя Господа, вечный его свет. Ты должен жить. Не поддавайся славе.

– Ладно, не буду. – Он обнял меня и убежал.

Саймон Кросс. Саймон Кросс.