Полуночный танец дракона

И я был не уверен, что он не исчезнет к завтрашнему утру…

Животные

Все началось с того, что за обедом Смит и Конвей вдруг разговорились о добре и зле. Смит представлял в этом споре силы зла.

– Тебя когда-нибудь молнией било? – спросил он.

– Нет, – ответил Конвей.

– А знаешь кого-нибудь, кого било?

– Нет, – сказал Конвей.

– А между тем таких случаев совсем немало. Примерно сто тысяч в год. И из них тысяча – со смертельным исходом. Говорят, у них даже деньги в карманах плавятся… Но вот что интересно: при этом почему-то все, как один, уверены, что уж в них-то молния точно никогда не ударит. Они же истинные христиане, все из себя такие добродетельные…

– Какое отношение это имеет к теме нашего разговора? – сухо спросил Конвей.

– А очень простое… – Смит прикурил от зажигалки и сощурился на пламя. – Ты же никак не хочешь согласиться с тем, что зло в мире преобладает? Вот я и привожу тебе аналогию с молнией, которая ясно доказывает обратное.

– Какой толк с того, что я признаю зло, если ты не принимаешь добра?

– Ну, отчего же – я принимаю. Но! – Смит опять сделал выразительную паузу. – До тех пор, пока люди не начнут признавать и то, и другое, мир будет с гиканьем катиться в преисподнюю. Это – главное, что мы должны понять. В каждом добропорядочном человеке живет отраженный злодей. И наоборот: в душе каждого грешника есть что-то доброе. А если мы запираем человека в рамках той или иной категории, мы фактически вершим беззаконие. Признай человека праведником – и ты нарушишь его право на двойственность. Признай его злодеем – как тогда быть со святостью? А ведь большинство людей – это и святые, и грешники в одном лице. Например, Швейцер[26], которого мы считаем почти святым. На самом деле он – всего лишь тот, кому удалось загнать своего внутреннего беса в бутылку, ну, или взять его на короткий поводок. А Гитлер, которого обычно представляют чуть ли не самим Люцифером? Разве где-то глубоко внутри у него не жил невинный ребенок, которому было страшно и все время хотелось убежать? И который в итоге так вместе с самим Гитлером и сгорел? Но нет, нам ведь нужно на каждый комплект костей приляпать ярлык…

– Извини, это как-то очень издалека. Можно поконкретнее? – сказал Конвей.

– Отчего же – можно и поконкретнее, – ухмыльнулся Смит. – Вот ты, например! С виду – такой весь белый и пушистый, прямо как свадебный торт. Но мы-то знаем, что где-то внутри, под этими слоями белоснежной глазури, прячется твое второе нутро. Там сидит твое внутреннее животное – черное, мохнатое и всегда готовое к прыжку. Как взведенная часовая пружина. И если ты не приручишь его, то однажды эта пружина раскроется и разнесет тебя в клочья…

Это было настолько неожиданно, что Конвей прыснул от смеха.

– Ну ты наплел! – сказал он, демонстративно хватаясь за живот. – Давно я так не смеялся!

– Не вижу ничего смешного.

– Извини… – сказал Конвей, вытирая слезы. – Не хотел обидеть…

– Вообще-то ты не меня – ты себя обижаешь, – сказал Смит. – И лишаешь возможности начать новую жизнь.

– Что-что? Как ты сказал? – сквозь хохот проговорил Конвей. – Новую жизнь?

Смит молча поднялся из-за стола. Лицо его побагровело.

– Эй, эй, ты чего? – опомнился Конвей. – Ну, ладно тебе, не злись, ты куда собрался?

– А я и не злюсь, – процедил Смит.

– Просто то, что ты говоришь – это, ну, мягко говоря… старо как мир.

– Как известно, все новое – это хорошо забытое старое, – не унимался Смит. – Мы всегда думаем, что достигли самого дна истины, а сами лишь скользим по поверхности…

– Ой, ну только вот, пожалуйста, не начинай… – сказал Конвей. – Давай обойдемся без твоих теорий…

– Это не теории, а открытия! – поправил его Смит. – А если не понимаешь – лучше помолчи!

– Да куда уж нам, сирым. Мы же работаем, не то что некоторые.

– И ходим в церковь по воскресеньям? И слушаем своего проповедника, который потом отмоет нас перед доставкой на небеса? А хочешь, я окажу тебе одну услугу? Открою тебе глаза. Запиши-ка телефон – PL8—9775.

– Зачем?

– Вечером на него позвонишь. А потом еще раз – завтра и послезавтра. А в пятницу встречаемся, здесь же.

– В пятницу?

– Только ты обязательно позвони.

– А кто там?

Смит улыбнулся.

– Животные… – сказал он.

И ушел.

Конвей усмехнулся и покачал головой. Потом оплатил счет, вышел на улицу и бодро зашагал по тротуару, любуясь хорошей погодой.

– Ну, допустим, звоню я, набираю PL8—9775… – размышлял он, – и вежливо говорю: «Здравствуйте, господа Животные!»

Вечером он поужинал со своей женой Нормой, пожелал ей спокойной ночи и, сев в кресло, погрузился в сюжет кровавого детектива, забыв как о споре, так и о своих обещаниях. Но ровно в полночь вдруг зазвонил телефон.

– Ставлю на все, что это ты, – сняв трубку, произнес он.

– Ты поразительно догадлив! – сказал Смит.

– Что, хочешь узнать, звонил я по телефону PL8—9775 или нет?

– Да я по голосу слышу, что не звонил – и никаких молний в тебя не ударяло. Давай уже, звони. Пора.

Как же, жди – побежал. Не буду я никуда звонить!