Теперь у нас с Купом одинаковое выражение лица – как у людей, которые вывесили свое постиранное белье на обозрение всего района. Оно выражает удивление и боль.
– Блин, Куп. Прости. Сегодня я сама не своя. Не обращай на меня внимание.
– Думаешь, она могла бы...? – он оставляет свой вопрос в подвешенном состоянии с глазами, полными надежды.
– Я думаю, она была бы дурой, если бы не отреагировала.
Он выглядит смущенным. Засовывает руки в карманы и разглядывает туфли. Затем тихо бормочет:
– Я всегда... Она просто... Она слишком хороша для меня, вот, – его кроткий смешок полон застенчивости. – Никогда не мог набраться смелости пригласить ее на свидание в старшей школе. Потом начал встречаться с женой в выпускном классе, после чего мы второпях поженились. Появились дети...
Куп щурится вдаль. Затем пожимает плечами.
– Знаешь, всякие события...
– Все бывает, – говорю я мягко. – Никогда не поздно начать все сначала.
Куп переводит свой взгляд на меня. Она выглядит обеспокоенным.
– Тео попросил меня присматривать за тобой. Сказал убедиться, что у тебя все хорошо. Но сейчас не похоже, что с тобой все нормально.
– О, Куп, – я тронута его заботой. – Мы со «все хорошо» в разных вселенных, но я справлюсь.
– Ты собираешься позвонить ему?
Теперь моя очередь смотреть вдаль.
– Я, вероятно, последний человек, которого он хочет услышать прямо сейчас.
– Поверь мне, ты единственная, кого он хочет услышать.
Удивленная пылкостью его тона, я перевожу взгляд обратно на Купа.
– Слушай, – говорит Куп. – Я не знаю, в чем, черт возьми, корень ваших проблем, но то, что нас ломает, может и собрать по кусочкам.
Если это правда, то все антидепрессанты мира не в состоянии мне помочь.
Меня переполняет грусть.
– Я велела ему держаться от меня подальше, Куп. И обозвала трусом.
– Ты это и имела в виду?
Горло сжимается. Горячие слезы покалывают в уголках глаз.
– Нет. Я просто... испугалась, наверное. Я напугана и растеряна.
Куп кладет руку мне на плечо в подбадривающем жесте.
– Позвони. Оставь сообщение. Напишите ему на электронную почту. Скажи то, что только что сказала мне. Пожалуйста, сделай это для меня в качестве одолжения. Думаю, это могло бы помочь.
Музыка разливается внутри святилища. Люди начинают петь, их голоса проносятся сквозь закрытые двери. Это гимн, который я хорошо знаю.
Когда я начинаю тихо и грубо посмеиваться, Куп спрашивает:
– Что смешного?
– Песня.
– «О, благодать», по-твоему, смешная?
– Мама пела ее на моей свадьбе.
– Ничего не понимаю, – хмуриться Куп.
Я вздыхаю, качая головой.
– Не бери в голову. Пошли внутрь, пока Сюзанна не отправила поисковый отряд.
Я сжимаю его ладонь, и мы проходим через пару двойных дверей в церковь. Здесь полно народу. Все дружно стоят и поют «О, благодать», что напоминает групповое прослушивание для реалити-шоу о церковных хорах. Я замечаю Сюзанну в первом ряду, быстро улыбаюсь и подкрадываюсь к ней.
За деревянным подиумом на большом ковровом возвышении стоит пастор – женщина лет пятидесяти с красивыми серебристо-белыми волосами. Когда гимн заканчивается, и все занимают свои места, она рассматривает толпу с видом безмятежности. Затем говорит голосом, который доносится до последнего ряда.
– Любовь не рождается из плоти. Она рождается от духа, и поэтому может выйти за пределы плотских уз, жизни и времени. Поэт Руми сказал: «Не печалься. Все, что ты теряешь, приходит обратно в другой форме».
Только когда каждая голова в комнате поворачивается ко мне и двести пар испуганных глаз фиксируются на моем лице, я понимаю, что меня раздирает маниакальный смех.
ГЛАВА 21
Когда я вырываюсь через внешние двери церкви, солнце исчезает за облаками и начинается проливной дождь. Я бреду домой босиком, держа туфли в руках. Чувствуя себя мокрой и несчастной, игнорирую беспрерывное жужжание мобильного телефона в сумочке и гораздо более громкое жужжание в голове.
Тео своей запиской отвечал на мое сообщение про закрытые двери. Цитата из Библии не имеет ничего общего с Кассом, как и гимн. Или проповедь. Или семнадцатое мая. Это все совпадения.
Я воспринимаю это как свидетельство ухудшения моей психики. Мой ворчливый внутренний голос раздвоил личности, и теперь они спорят друг с другом. Мистическое мышление вонзило щупальца в мой мозг. Неважно, сколько раз я буду себя убеждать в невозможности происходящего, что объяснение доктора Сингера похоже на правду и это мое горе устанавливает связи там, где их нет, моему сердцу на все это наплевать.
Мое слабое, глупое сердце. И мой бедный, сломанный мозг. Настоящее чудо, что с ними двумя я продержалась так долго.