Полунощники (Пейзаж и жанр)

А народу на ажидацию у нашего подъезда собралось видимо и невидимо. Всю улицу запрудили толпучкой, и еще за нами следом четыре кареты подъехали с ажидацией.

Мы за ним двери в подъезде сильно захлопнули, и тут случилась большая досада: одной офицерше, которая в дом насильно пролезть хотела, молодец два пальца на руке так прищемил, что с ней даже сделалось вроде обморока.

А только что это уладили, полицейский звонится, чтобы Мирона за задавление старухи и за полом чужого экипажа в участок брать протокол писать. Мы скорей спрятали Мирона в буфетную комнату, и я ему свое обещанье - пунцовку - дала, а внутри в доме ожидало еще больше выдающееся.

X

Он вошел, разумеется, чудесно, как честь честью, и сказал: "Мир всем", и всех благословил, и хозяйку Маргариту Михайловну, и сестру ее Ефросинью Михайловну, и слуг старших, а как коснулось до Николая Иваныча, то оказывается, что его, милостивейшего государя, и дома нет. Тогда маменька с тетенькой бросились к Клавдичке, а Клавдичка хоть и дома, но, изволите видеть, к службе выходить не намерена.

Он спрашивает:

"Дочка ваша где?"

А бедная Маргарита Михайловна, вся в стыде, отвечает:

"Она дома, она сейчас!"

А чего "сейчас", когда та и не думает выходить!

Раньше этого была с матерью ласкова и обнимала ее и ни слова не сказала, что не выйдет, а тут, когда мы уже приехали и мать к ней вне себя вскочила и стала говорить:

"Едет, едет!"

Клавдичка ей преспокойно отвечает:

"Ну вот, мама, и прекрасно; я за вас теперь рада, что вам удовольствие".

"Так выйди же его встречать и подойди к нему!"

Но она тихую улыбку сделала, а этого исполнить не захотела.

Мать говорит:

"Значит, ты хочешь сделать мне неприятность?"

"Вовсе нет, мама, я очень рада за вас, что вы хотели его видеть и это ваше удовольствие исполняется",

"А тебе, стало быть, это не удовольствие?"

"Мне, мамочка, все равно".

"А как же ты говорила, что и ты в бога веришь?"

"Конечно, мама, верю, и мне, кроме его, никого и не надобно".

"А исполнять по вере, стало быть, тебе ничего и не надобно?".

"Я, мамочка, исполняю".

"Что же ты исполняешь?"

"Всем поведенное: есть хлеб свой в поте лица и никому зла не делать".

"Ах, вот в чем теперь твоя вера? Так знай же, что ты мне большое зло делаешь".

"Какое? Что вы, мама!.. Ну, простите меня".

"Нет, нет! Ты меня срамишь на весь наш род и на весь город. В малярихи или в прачки ты, что ли, себя готовишь? Что ты это на себя напустила?"

А та стоит да глинку мнет.

"Брось сейчас твое лепленье!"

"Да зачем это вам, мама?"

"Брось! сейчас брось! и сними свой фартук и выйди со мною, а то я с тебя насильно фартук сорву и всю твою эту глиномятную антиллерию на пол сброшу и ногами растопчу!" "

"Мамочка, - отвечает, - все, что вам угодно, но выходить я не могу",

"Отчего?"

"Оттого, что я почитаю, что все это не следует",

Тут мать уже не выдержала и - чего у них никогда не было - бранным словом ее назвала:

"Сволочь!.. гадина!"

А дочь ей с ласковым укором отвечает:

"Мамочка! мама!.. вы после жалеть будете".

"Выходи сейчас!"

"Не могу".

"Не можешь?"

"Не могу, мама";

А та - хлоп ее фигуру на пол и начала ее каблуками топтать. А как дочь ее захотела было обнять и успокоить, то Маргарита-то Михайловна до того вспылила, что прямо ее в лицо и ударила.

- Эту статую? - спросила Аичка.

- Нет, друг мой, саму Клавдиньку. "Не превозносись!" Клавдинька-то так и ахнула и обеими руками за свое лицо схватилась и зашаталась.

- За руки бы ее! - заметила Аичка.

- Нет, она этого не сделала, а стала просить только:

- "Мамочка! Пожалейте себя! Это ужасно, ведь вы женщина! Вы никогда еще такой не были".

А Маргарита Михайловна задыхается и говорит:

"Да, я никогда такой не была, а теперь вышла. Это ты меня довела... до этого. И с этой поры... ты мне не дочь: я тебя проклинаю и в комиссию прошение пошлю, чтобы тебя в неисправимое заведение отдать".

И вот в этаком-то положении, в таком-то расстройстве, сейчас после такого представления - к нему на встречу!.. и можешь ли ты себе это вообразить, какое выдающееся стенание!

Он, кажется, ничего не заметил, что к нему не все вышли, и стал перед образами молебен читать, - он ведь не поет, а все от себя прочитывает, - но мы никто и не молимся, а только переглядываемся. Мать взглянет на сестру и вид дает, чтобы та еще пошла и Клавдиньку вывела, а Ефросинья сходит да обратный вид подает, что "не идет".

И во второй раз Ефросинья Михайловна пошла, а мать опять все за ней на дверь смотрит. И во второй раз дверь отворяется, и опять Ефросинья Михайловна входит одна и опять подает мину, что "не идет".

А мать мину делает: отчего?

Маргарита Михайловна мне мину дает: иди, дескать, ты уговори.

Я - мину, что это немыслимо!

А она глазами: "пожалуйста", и на свое платье показывает: дескать, платье подарю.

Я пошла.

" Вхожу, а Клавдинька собирает глиняные оскребки своего статуя, которого мать сшибла.

Я говорю:

"Клавдия Родионовна, бросьте свои трелюзии - утешьте мамашу-то, выйдите, пожалуйста".

А она мне это же мое последнее слово и отвечает:

"Выйдите, пожалуйста!"

Я говорю: