Полураскрытая роза

– Думаю, он знает, я правда так думаю… и вообще я не помню, когда в последний раз плакал. – Лу издает короткий смешок. – Наверное, несколько лет назад, на похоронах своих pépé и mémé, родителей мамы. Они были женаты шестьдесят три года и умерли с разницей в несколько дней, и мы устроили их похороны одновременно, в маленькой церкви в Нормандии. Это был единственный раз, когда я видел, как плачет Батист… он был там с Миной. Я не знал, что Батист может плакать. – Лу шмыгает носом и опять смеется. Потом подается вперед и касается надгробия Ван Гога. Лу любит все трогать.

– О боже, это чудесная история. Прости, что я все время плачу. И не хотела пробуждать все эти чувства! Je suis désolée, – говорит Винсент. Теперь уже Лу впитывает ее выплескивающиеся эмоции – и давно он это делает? Все происходило так постепенно, как садится во время заката солнце, а она до сих пор не замечала.

– Не извиняйся, пожалуйста! Это же прекрасно! Хоть и звучит банально, но как хорошо чувствовать. Мы созданы для чувств, и мы чувствуем. Это магия Ван Гога и великого искусства в целом, так ведь? Не стоит от этого отрекаться. Нужно в это погрузиться, – вытирая глаза, говорит Лу.

Винсент никогда так горько не плакала при нем, а слезы делают ее менее привлекательной. Болит горло, горят щеки. Она убирает волосы с лица, подставляет его ветру. Мимо идут мужчина и женщина, тихо переговариваются.

– Ладно, – говорит Винсент, твердо намереваясь плакать, не сдерживая слез, сколько бы времени на это ни понадобилось. Плакать по Ван Гогу, по ее браку, по тому, что будет с ней и Лу. По детям, по Шивон и Талли, по вечности прошлой и будущей, аминь.

– Давай здесь побудем еще, – предлагает Лу. Он опять вытирает глаза и опускает руки на колени.