Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

И снилось мне — в угрюмом зале,
где две-три лампочки и мгла,
мои знакомые стояли — толпа немая замерла.
Кто превратил их в белый мрамор?
Какой неведомый мороз?
Вот это кто? Ах, это — мама.
Я обнял и ослеп от слез!
Такая встреча хуже ада…
Но вдруг я понял — здесь не смерть.
Чтобы мама ожила, мне
надо ее теплом своим согреть.
Я обнял крепче — засияли
глаза, и поднялась рука…
Но закричали в страшном зале
другие: — Мы стоим века.
Ты бросил нас!.. — Мои родные,
друзья забытые давно,
стояли страшные, седые —
и ждали друга все равно.
И я метался, я старался
их разбудить скорей, помочь…
Один — поэт — уж улыбался…
но сам я замерзал в ту ночь.
И бегал вновь, не успевая,
их обогреть хотя б едва
вот засветилась плоть живая
любимой… но опять мертва.
Но мама! Я вернусь к старушке…
Но — милая вдали зовет…
Но — друг!.. По залу, словно пушки,
звучат проклятья! И вот-вот
прервется сон… но я же должен
успеть их оживить… но нет
во мне тепла. О боже, боже!..
Они прождали столько лет.
Стою в бессилье. Надо честно
сказать — никчемен я и пуст.
Сон удержать пытаюсь тщетно.
И верно, одинок проснусь.

17

Нам отвели для жизни чердак трехэтажного коттеджа некоего богача Стукалова по кличке Стук, застреленного год назад из вальтера в туалете оперного театра, после чего, говорят, его жена-красавица осталась нищей, ибо все деньги Стука были в деле, а значит — в темных чужих руках. Но дом за городом остался, братва не стала его отнимать у вдовы. Достраивать хоромы ей не под силу, так и стоит дворец с пустыми окнами на опушке красного бора, над логом, в котором образовано искусственное озерцо.

Из-за того, что в каменном здании холодно (и зима на носу), мне новые друзья выдали взятую непонятно где ржавую, измятую железную печурку с коленчатой трубой. Дровишек я сам нарубил в лесу, насобирал хвороста и сосновых шишек. Окошечко со стороны леса мы с Наташей завесили толем, а выходящее на свет, юг, к озеру — я, как умел, застеклил. Но втайне я не готовился к долгому здесь житию, к зимовке. Страх тряс мои ноги. Надеялся, что Новому году смотаемся куда-нибудь… утихнет облава, смолкнут разговоры — и мы рванем прочь. Есть хороший поезд Иркутск — Ташкент… кто нас будет искать в Таджикистане? А если уже нет такого поезда — выберем другой. Я слышал, можно безо всякой визы проехать в Казахстан, в Белоруссию… Как хорошо, что я тогда обмотал газетами футляр со скрипкой. Но и в таком виде он вызвал интерес. Мои новые дружки спросили: — Где-то мясцо стибрил? Я, утвердительно кивнув, пробурчал что-то невразумительное в ответ. Но чтобы они остались именно при этом мнении, сходил в соседний шахтерский поселок, купил там рюкзак и ляжку свиньи, которую и вынес вечером к общему костру. Надо сказать, живущие тут бродяги к нам с Наташей поначалу отнеслись по доброму. Кроме печки, приволокли матрас, драную медвежью шкуру, которую мы под матрас и постелили. А пуховое (австрийское) одеяло и простыни мы сами купили.

Конечно, не обошлось без игривых намеков: — Поделился бы… у нас тут кроме волчиц в лесу и коз в деревне труба.