Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

А тем временем Кузьма Иванович рассказывал, тараща сизые совиные глаза, поглядывая на часы, словно влипшие в волосатую руку (никогда с ними не расстается: шестигранные, командирские, заводятся сами по себе), и шевеля бороденкой, напоминавшей водоросли, в которые заплыл красный окунь:

— Он хоть и бледный интеллихэнт, тоже ничего… Сиречь переплывает.

— Но ты туда и обратно! — уважительно поднял большой палец Толик. — Он тебя из зависти и пнул из школы. Скажи нет?

— Наверно, — хохотнул Кузьма Иванович. — Нича-а! Я и в железнодорожной покажу им всем кузькину мать! — и наставительно: — Я, господа, с бездомными ребятишками работаю. Мы еще померяемся славой. Я не обижаюсь. Он все ж таки сына потерял. А у меня… приемный, можно сказать, сынок всем детям СНГ фитиль вставил!

Братья Калиткины покивали, мокрые телом, блестящие, будто облитые с головы до ног жидким стеклом, после выпитого десятка бутылок пива.

Тут многие знали, что бывший ученик Кузьмы Ивановича (да и Углева — по литературе) — нынче прославленный в Америке молодой профессор Алеша Иконников. Буквально из школы шагнул в университеты США и наполучал кучу всяких званий и грантов. Ему еще двадцати трех нет.

Быть ему лауреатом Нобелевской премии. Младший Калиткин, Федя, со значительным видом напомнил:

— Мы ему за пять дней паспорт нарисовали… пусть знают наших!

— А дома не хочет? — усмехнулся смуглый. — Конечно.

— Наука не зна-ает Ро-одины, а Ро-одина знает своих сыновей, — пропел, как дьякон, басом Кузьма Иванович и сунул крупные губы в рюмку с водкой. Затем картинно откинулся на спинку дивана: — Кому охота сидеть в говне? И семьи у него нет. Отец сгинул где-то, мать — больной человек. А я держать не буду. Если бы за титьку, если бы это девка была…

Братья Калиткины переглянулись и заржали:

— Ну дед!.. ну молоток!..

— Я сто раз мог уехать, но родные… это — святое, — без улыбки проскрипел смуглый. — Он предатель.

Кузьма Иванович вздохнул, снова вытаращил и убрал глаза. Чужому человеку с Кавказа как объяснишь? Игорек пригласил незнакомца и не сказал, кто он, этот смуглый. Если для него родина — самое святое, чего же он не там, в Чечне, или еще где на Кавказе?

— Он ей посылки присылает… — Кузьма Иванович затосковал от неподвижности, поднялся, коротконогий, сильный, хотя левую ногу подволакивает (артрит). — Он бы ее забрал, да Алла Васильевна не желает. Моя жизнь, говорит, прожита, теперь ты живи.

Толик выругался и тоже встал.

— Да что же мы все такие?! Мой батя помирал… я говорю: полетели, я тебе в Москве хороших врачей найду, а он: да что уж… куда? Мне шестьдесят. Это что, в рот, возраст, когда надо помирать?! — Толик злыми синими глазами всех обвел и прошипел: — Тогда давайте, как школу кончили, так всех, б…, под корень, чтобы не мучиться, не тянуть судорогу?..

Братья Калиткины с удивлением посмотрели на него.

— А тебе кто мешает хорошо жить? Мы не мешаем.

— Да при чем тут вы?.. — простонал Толик и выцедил с полстакана водки. — При чем тут вы-ы?.. Тут господь Бог!.. — И он сплюнул.

— Нет, я его понимаю… — примиряюще пробормотал Кузьма Иванович. — У меня и с Петровичем был разговорец, чем душу занять на пенсии. Я говорю: самое время пожить всласть… вон рыбалка, грибы, яко бритые лбы… по всему лесу… охота… да еще северные платят… хер ли не жить?

— Но ты же работаешь? — набросился на него Толик. — Сколько тебе в школе платят? Давай я тебе платить буду, а ты мне вечерами про всякую жизнь рассказывай. Я же знаю, ты и сидел… настоящий человек.

Кузьма Иванович, выпучив глаза, оглушительно захохотал.

— Да не сидел я… во народ! Уезжал от Валентина в Иркутск, да не прижился.

Братья Калиткины с удвоенным интересом смотрели на учителя. Зачем врет? Они-то доподлинно знают.

— Сидел ты там, сидел… — уже оттаивал, слегка пьянея, Толик. — Ладно. А то смотри. Буду платить в два раза больше.

Кузьма Иванович замолчал. Как бы обиделся. Но, кажется, был польщен.

— А если его известность покоя не дает? — Толик кивнул в сторону парной. — Его тоже ненадолго хватит… присмотрись: желтый, как стольник.

— Он всю жизнь такой. Но работать умеет.

Замолчали надолго: жевали виноград.

— Анекдот знаешь? — спросил младший Калиткин у старшего (у того шишка жировика на лбу под волосами). — Маленький крокодил спрашивает у мамы-крокодилихи: «А где наш папа работает?» — «А наш папа в посольстве служит „дипломатом“». Ну, в смысле кейсом.

— Понял, — зевнул старший Калиткин. — Это я тебе рассказал вчера.

— А вот такой анекдот слышали? — спросил вдруг человек с юга. — Летит пуля. Навстречу другая. Одна кричит: «Уступи дорогу». — «Нет, ты уступи дорогу». Стукнулись лоб в лоб и попали в лоб тому, кто совсем был в стороне.

— Не понял! — насторожился младший Калиткин. И словно фуражку надел, бровями подвигал. — Кто-то кому-то угрожает?

— Кстати, я русский, у Игоря можете спросить, — сказал смуглый человек. — Михаил Михайлович Чалоев. Почти Чапаев. А рассказал к тому, что часто судьба несправедлива. И надо договариваться.