Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Сын Саша у Валентина Петровича рос очень смешным и странным. Учился, конечно, хорошо, но лез во все дыры, как котенок, разбрасывался, как говорят учителя. В шестом классе из старых простыней сшил парашют: хотел перелететь с яра через речку. Упал в воду на гусей… хорошо, хоть не убился и гусей не пришиб…

В седьмом придумал вечный двигатель, в восьмом понял, что ошибся, и сильно страдал. В девятом решил стать спортсменом: бегал на лыжах по горкам и загнал сердце, говорят, перед одной девушкой хотел доказать, что он супермен… В десятом приналег на учебу.

Но все кончилось тем, что, окончив школу с серебряной медалью, не поехал поступать в Иркутский университет на физику, как они договорились с отцом, а вдруг пошел на речфлот. Прослушав курсы, выколол якоря и цепи на руках, плавал год на сухогрузе, возил на север арбузы и яблоки. Зачем?! Какая тут романтика или денежный интерес? Скорее всего, не давала покоя все та же девочка Нонна Суворова, которую теперь обхаживал бывший офицер военного флота, усатый красавец. Все уши ей прожужжал про штормы и паруса. Хотя откуда на современном флоте паруса?

Ах, сынок! Облупленный на солнце, скуластый, с идиотскими усиками, скорее китайскими хвостиками, нежели бравыми усами, отработав на воде навигацию, сын был призван в армию (скрыл, дурачок, что сердце шалит!), попал на Дальний Восток, но не на морфлот — сторожил какие-то списанные ракеты. Вернувшись, написал заявление с просьбой принять на службу в милицию, непременно в ОМОН, куда его и взяли с ходу, поскольку парень хороший, сразу видно: не из колонии просится… во-вторых, фамилия Углев в городке у всех на слуху. Послужив до весны, ничего не сказав отцу и матери, напросился в группу МВД, направляющуюся в командировку в Чечню. Отчаяние его гнало в огонь?

Или уже вошедшая в кровь привычка пытать себя на крепость? Его подруга Нонна к тому времени замуж вышла, и вовсе не за моряка, а за нового русского — торгаша с вокзала, и теперь с белобрысой дочкой в коляске по двору гуляет. Но все равно она должна, конечно, пожалеть…

«Пускай она поплачет. Ей ничего не значит», — написал такого же возраста, как Саша, русский юноша-гений.

Возможно, из Саши мог бы выйти хороший художник. Он в пору службы в ОМОНе нарисовал две иконы, одну из них, не очень ладную, отдал матери, а другую занес в Воскресенскую церковь и там, завернутую в газету, как бы забыл, оставил в углу. Староста церкви, найдя ее, красивую, свежую (изображена Богоматерь с младенцем на руках), показал епископу, а тот, освятив, повелел ее вывесить на иконостасе.

Был среди старушек слух, что сие чудо — невесть откуда взявшаяся икона — была ниспослана нашей бедной церкви самой матерью Иисуса Христа. Кто-то вспомнил, что в те дни была снежная буря с грозой… такое случается неспроста…

Сын умел играть на гармошке и на гитаре, забавно пел частушки, пропуская — мыча — скабрезные строки, ловок был в стрельбе, но телом крупноват, не в отца и мать, и Валентин Петрович страшно боялся, что его на черной войне пристрелят. Но, к счастью, кавказская пуля его миновала. Сашка прислал два письма. В первом: доехал, тут тепло, дивный край, как писали поэты XIX века. Кипарисы и виноград. И мелкие речушки с форелью. Письмо веселое, правда, сбоку приписал страшноватый стишок:

Здесь все одно: июнь, апрель…
Лишь только спирт: буль-буль…
Дома пятнисты, как форель,
От бестолковых пуль.

А второе письмо отослал, видимо, перед самой отправкой домой (их передержали месяц, вот письмо и пришло): трусы мы, папа… дерьмо… подставили целую группу… практически мы повинны в ее уничтожении… приеду — расскажу. Странно, что такое откровенное послание дошло, где же цензура? Впрочем, нынче бардак. И вот ждал отец сына, ждал, а группа сиречьского ОМОНа приехала без него. Оркестр отыграл, все из вагона вышли, а его нет. Валентин Петрович пробежал по вагону: может, с девкой какой базарит? Но нету его, нет нигде. Бросился к старшему. Щекастый майор с белой слизью в уголках рта, делая вид, что дым сигареты ему ест глаза, отворачиваясь, пробормотал, что парень выпал из вагона. Что заметили поздно, поезд не остановили.

Как выпал? Он не пил. Как?! Значит, помогли выпасть?..

Наверное, боялись, что правду расскажет дома про них, горе-героев.

Если прямым текстом — предателей…

Возбудили уголовное дело. Где выпал? Где? Где-то под Красноярском…

Транспортная милиция нашла труп сына под Тайшетом. Привезли, похоронили… На поминках один из парней-омоновцев, знакомый Валентину Петровичу (сын учителя истории из железнодорожной школы), пьяный, рыдая, признался: Сашка Углев действительно задирал их в дороге, доводил словами «трусы», все говорил: надо вернуться на Кавказ и кровью смыть грех. А вот сам он выпал, или ему помогли, парень не знает. Он в тот день спал… А вскоре сослуживец сына и вовсе исчез из Сиречи — говорили, отец сплавил сына в Благовещенск, к сестре.

Так никто и не ответил за гибель сыночка.