Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

Может быть, девочка чего-то не поняла. А возможно, деликатный Игорь, зная о натянутых отношениях между известными учителями, пригласил Кузьму Ивановича подтянуть дочку и по физике, но его приходы обставил так, что физик нужен ему самому. А уж Шамоха никогда не упускал возможности подзаработать. Когда его в последний раз сняли с директорства, он, уже старик, с геморроем, ушел на два года работать с геофизиками в тайгу. Вернулся загорелый, вот в этой отросшей смешной бородке (рыжие кудельки), и Углев, конечно же, не мог не принять его обратно на работу. И Кузьма Иванович отныне делал что угодно, только не помогал молодому директору. Он и пьяным приходил на работу, и физкабинет чуть не сжег: поставил на зарядку аккумулятор и уснул… А ведь мужчин в школе раз и два. А из Валентина Петровича какой директор? Дров по дешевке достать-купить не умеет, городское отопление зимой почти на нуле, вся надежда на старинные железные печи, соединенные трубами…

Главное же — перед городским начальством Валентин Петрович никогда не умел гнуть шею, держался отчужденно, в школе двоечникам троек не натягивал и учителей к этому не призывал. Единственное — укрепил состав школы еще одним мужчиной, переманив из Техникума дорожной связи физика, чем дико обидел Шамоху. Когда поначалу не хватало физика для старших классов, Валентин Петрович сам вел уроки. И на ходу придумывал, чтобы увлечь детишек, забавные задачи. Например:

«Высота тигра — метр двадцать. Высота кадра в фотоаппарате — двадцать четыре миллиметра. Если ваша смелость позволила вам подползти к тигру на расстояние десять метров, каким должно быть фокусное расстояние объектива?»

…Углев задумчиво смотрел в окно, на тайгу.

— Вы меня о тём-то спросили? — услышал он голос девицы. «Став стариком, вслух бормочу, кажется?»

— Да, да… — «Наверное, надо ей дать домашнее задание». — Ксения, помните странствия Одиссея? Сочините сами еще одно приключение для Одиссея… ну, пока он добирался из Трои в Итаку? — и вдруг, цепко поймав взглядом ее заметавшиеся глазки, мягко, очень мягко осведомился: — Или подзабыли? Тогда можно вот о чем порассуждать… как раз мимо наших мест в середине семнадцатого века двигался со стрельцами на восток сосланный протопоп Аввакум, слышали?

— Да.

— Напишите к следующей встрече, как вы понимаете, за что его сослали. А затем и сожгли.

— Сожгли?! — Ксения в ужасе смотрела на учителя. Наверное, зря он ей дает такое задание. Ну а какое же дать? И о чем? Девица мало читает хорошей литературы, хотя Углев часто видит ее во дворе на качелях с книжкой. Что же она читает?

Уловив его сомнения, она пролепетала:

— Нет-нет, я слышала… я посмотрю литературу…

Странно было бы, если бы она не слышала об Аввакуме. Среди жителей Сиречи многие были из рода староверов, и ответы детей в школе порою изумляли. Один мальчик, помнится, еще в советские времена подробно написал про церковный раскол, про Никона и знаменитого протопопа, который обзывал нововведенное для сотворения креста троеперстие «дулей». Кстати, этот мальчик должен был получить очередную для школы золотую медаль, но ее перехватила железнодорожная школа.

Когда Углев возмутился и отстучал на машинке письмо в городскую администрацию, в горотдел народного образования, оттуда явилась в школу с его же письмом комиссия этого самого гоно. Конечно, лучшая защита — нападение. Да и наверняка про все странности углевского преподавания (еще весьма робкие в условиях той, прежней методики) давно было доложено начальству — всегда найдутся податливые и готовые на предательство люди. Может быть, это был Калачевский. Так или иначе, Углева сняли, а Шамоху снова назначили директором. И он оставался им до 1991 года, когда вышел с красным флагом приветствовать ГКЧП.

Лживый Кузя. С огромными, в слезах изумления глазами и хриплым дыханием: «Ты мне не веришь?! Хочешь, бля, гвоздь проглочу?!» Дед Кузя, который пил школьный спирт, купленный для протирки оптики, дед, ставший страшным, как библейский Моисей, когда выбил кулаком окно и кричал пролетавшему самолету: «Передай Ельцину, демократу сраному, страну развалил!..» А однажды с великого бодуна пошел и вовсе на ужасный поступок: устроил с алкашами, обитавшими вокруг железнодорожного вокзала, свои похороны… вспомнил, верно, как Углев читал ему «Сатирикон» Петрония (еще когда дружили), и решил повторить розыгрыш Тримальхиона…

Но после этого старик долго болел и, хотя Валентин Петрович его не гнал, ушел-таки в железнодорожную школу, где по сей день и работал.