Полураспад. Очи синие, деньги медные. Минус Лавриков. Поперека. Красный гроб, или уроки красноречия в русской провинции. Год провокаций

— Надо же!.. — огорчился тот. — После этого как их любить!.. — и опустил голову, даже, кажется, заплакал.

— Я подумаю, как вам помочь, — тронул его за плечо Никита. Наверное, стоит надо рассказать о случившемся беззаконии старшему оперу Тихомирову. Он, судя по всему, человек хороший, он поймет…

И Никита уснул, и снова ему снился звонкий ее смех, убегающий в небеса, как если его прокручивать на магнитофоне с убыстренной скоростью…

11

Дядя Леха Деев был, кажется, всегда весел. Мог при гостях в своих вечных валенках вприсядку пройтись. Или дурашливо, тоненьким голоском песенку запеть:

Сталин — наша слава боевая,
Сталин — нашей юности полет.
С песнями, борясь и побеждая,
Наш народ за Сталиным идет.

— Хоть и выслал моих родителей кум усатый из Костромы, люблю его, люблю! Только так и надо с нашим народишком!

— Вы серьезно? — недоверчиво спрашивал, помнится, некий гость. — Конечно, идеи хорошие… но ведь были перегибы..

— А где их не было? — мягко пел Алексей Иванович, оглаживая бороду. — Я всех люблю. И палачей прощаю, прощаю. Дело житейское.

Такая уж была служба. Куда денешься!

Потрясенный гость, в душе, видимо, коммунист, уходил, заказав за хорошие деньги натюрморт для дочери: на столе в серебряной тарелке — виноград, рядом бутылка вина, серебряный стаканчик…

Закрыв за ушедшим человеком дверь, дядя Леха становился очень-очень серьезным и долго молчал, болтая кисточкой в банке с растворителем или покуривая возле окна. А затем, обернувшись, объяснял свое поведение Никите:

— Ему приятно — и слава богу. Не мне судить, в чем его вина. Не судите — не судимы будете. Христос-то что говорил: прощать всех надо. А кто мы против него? Конечно, вижу — упырь. Но у него своя жизнь, у меня своя. Не хочу, чтобы весь пар уходил в свисток. Надо быть выше, Никитушка, во имя дела своего. А как иначе защитишься?

Имей в виду — если беззлобно соглашаешься, смеешься по любому поводу, тебя любят. Конечно, найдется гаденыш, начнет копать, чего, мол, радуется. Ему зависть кишки жжет, вроде синего денатурата. А ты брякни: мол, нашел три рубля, вот и радуюсь. Если скажешь, что гениальную штуку придумал, готов будет убить. А вот что три рубля нашел… или даже рубль, ру-бл-ль!.. — И художник, лысый, как глобус с подвязанной бородой, трясся от смеха, продолжая работать кисточкой перед мольбертом. — А чего бы и не посмеяться, Никитушка?! Вот иду я по улице, автобус мимо пролетел. А толкни меня кто — я бы под колесами оказался. А меня не толкнули. Значит, хор-роший народ в капиталистической Р-россии! — Дядя Леха даже взвизгнул и пояснил Никите, подмигивая в сторону радиорозетки на стене. — В прежние годы, как входили куда — громко в любую дырочку объявляли:

«Замечательное правительство в СССР! Самая гуманная влас-сть!»

Положил кисточку и сел, отбросив ноги, закурил, с силой затягиваясь дымом сигаретки «Прима» и тут же кашляя, колотя сухим кулаком в грудь…

После того как его поддержала «Правда», он, как рассказывал Никите, стал получать пригласительные билеты на обсуждение чужих выставочных работ. Нет, Деев не был введен в члены худсовета, но и отталкивать его не решались. Это при том, что он вновь создавал малопонятные картины, например, изображались на рыжих холмах высокие деревянные кресты, и к ним приколочены полунагие люди… Алексей Иванович уверял, что это борцы за свободу, декабристы… Ему партийные коллеги объясняли, что декабристы были повешены, а вовсе не приколочены к крестам…

— А у меня это как бы метафора! — сокрушался Деев, размахивая руками. — Неужто не поймут люди? Ну, хорошо, я поработаю, подумаю… — И на следующую же выставку приносил полотна, на которых дробными цветными мазками возникал город, как сквозь туман, и тут же, рядом, светилось нечто странное… опять-таки чей-то огромный глаз… Но даже если и вовсе понятный был сюжет — допустим, свадьба с гармошками, — то все равно вставлялся в уголок холста крохотный красный лозунг с призывом: «Вперед к коммунизму!» Зачем он тут?!

Сказать, что это издевка, чиновники не решались, а умные критики сердились: к чему дразнить гусей?

А народ веселился…

Да и вел себя Деев все более странно: даже на улицу из мастерской выходил в тельняшке и валенках. Иногда средь бела дня (если явились незваные гости) вставал задумчиво с горящей свечкой около холста…

— Понимаешь, чтобы дураков отвадить, надо легенду себе придумать, — однажды откровенно поделился дядя Леха с Никитой, — что ты припадочный или чахоточный… будут не то что жалеть — бояться. Ой, ну его на фиг… В нашей стране только так…