Полусолнце

Но, видимо, мои последние слова достигли его разума. Шиноту перестал вертеться и, зажмурившись, развел руки в стороны ладонями вверх, показывая, что сдается.

– Ради всех твоих милостивых богов, слезь с меня, – прошептал он, тяжело вздохнув. – Твой запах сведет меня в могилу. Голова болит.

В другой ситуации я бы оценила юмор и даже удивилась, что у такого занудного существа он вообще присутствует, но сейчас меня это разозлило. Не отдавая себе отчета, я облизала ему нос и веки и с притворной улыбкой перевернулась на спину, разминая пальцы.

– Гадость, – бурчал Шиноту, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– Не старайся, – подначивала я. – Моя слюна – ядовитая, она уже в твоей крови.

– Вот дура! Может, мне тоже облизать тебя, чтоб ты ушла на все четыре стороны с моей защитой?

– Ни в чем себе не отказывай. – Широко улыбнувшись, я оголила плечо и убрала волосы с шеи, а потом картинно нахмурилась. – Подожди, а ты умеешь?

Шиноту неожиданно испустил вздох.

– Ты ужасно развратная.

Я хмыкнула, натянув рубашку обратно. Игривое настроение улетучилось. Стало тоскливо.

Шин

Родителей я не знал. Мама умерла в родах. Такимару утверждал, что она успела прижать меня к груди и поцеловать в лоб, но мне было известно, что это не так. Не успела даже взглянуть. Когда меня вытащили, мама уже не дышала.

Отец был с нами еще три года. Спросите, как он выглядел, и я не смогу сказать ни слова. По пальцам пересчитать, сколько раз я видел его. Он с утра до ночи работал в полях с крестьянами. Может, ненавидел меня, а может, просто от горя не мог находиться в доме. Кто знает. Я рос на руках старшего брата, который воспитал меня. Когда отец умер, я плакал, но только оттого, что эта смерть подкосила Такимару.

Шесть лет мы с братом были одни против целого мира. Нет, он никогда не рассказывал мне об ужасах войны, не пугал демонами. Но мы жили уединенно, никого не подпускали к себе, ни разу не выезжали в другие города. Такимару всегда был со мной. Он привил мне любовь к полям, учил стрелять из лука, держать меч, рассказывал о кодексе самураев, хотя мы не имели к ним никакого отношения. С самого детства я знал только одну жизнь – с братом. Он был моим якорем, моей защитой и обещанием будущего, в котором больше не произойдет ничего внезапного.

Мы и вправду жили очень уединенно, даже несмотря на то, что на полях Сугаши работали десятки крестьян из соседних деревень. Но дорога до селений занимала не меньше часа, а из прислуги в нашем доме были только кухарка и горничная, да последняя и то по вечерам уходила навещать престарелую мать.

Дом наш стоял в центре полей – небольшой, с тремя спальнями, просторной кухней и уютным внутренним двориком, вымощенным обтесанными камнями. Вокруг даже не было забора – только поля с трех сторон и озеро с кристально чистой водой. На другом его берегу раскинулась одинокая сакура, по соцветиям и оттенку коры которой мы следили за сменой времен года. От дома к озеру вела желтая каменная тропинка, по бокам которой мама в молодости высадила сочные кусты можжевельника. Они все время разрастались вширь и ввысь, и Такимару неустанно срезал ветви.

– Никакой темноты, – бурчал он. – В темноте таятся кошмары.

В нашем доме даже по ночам горели свечи. Чтобы не случилось пожара, Такимару соорудил для каждой высокие каменные подсвечники.

Так мы и жили. Утром я ходил в школу, днем помогал брату в полях, а вечером Такимару учил меня сражаться. Нет – защищаться. «Не ищи боя, Шиноту. Если врага можно обойти – сделай это. Мы не воины, мы – защитники и используем свою силу только в крайнем случае».

Мне было шесть, когда Такимару впервые пропустил наши вечерние занятия. Помню, я прождал его несколько часов на берегу озера, погрузив ступни в воду. Стояла поздняя осень, и меня трясло от холода, но я упрямо терпел, высматривая брата. А потом заметил его на другом берегу. Не одного, а с Андой. Конечно, я тогда не знал ее имени. Да и не все ли равно? Главное – я впервые увидел искреннюю улыбку брата, услышал его смех. И заплакал.

Такимару нашел меня у озера, продрогшего до костей, отнес домой и, закутав в одеяло, долго ругал. А я и слова сказать не мог от необъяснимой обиды. Так и провалился в сон и мучительную затяжную простуду. Наша кухарка будила меня, чтобы насильно напоить горячим бульоном, прикладывала полотенца, чтобы остудить жар. Несколько дней я жил между сном и реальностью, одержимый бредом, в котором незнакомка на берегу озера превращалась в чудовище и пыталась отнять у меня брата. И когда однажды я с трудом разлепил глаза и увидел ее возле своего футона[11], то закричал от страха.

– Тише-тише, – ласково шептала она, прикладывая теплую ладонь к моему лбу. – Все будет хорошо. Верь мне, все будет хорошо.

Ее голос парализовал меня. Лучистые светло-карие глаза, наполненные любовью и состраданием, до сих пор иногда снятся мне.

– Вы пришли, чтобы отнять у меня брата?

Анда рассмеялась и ласково погладила меня по щеке.

– Верь мне, все будет хорошо.