Полусвет (СИ)

Вот сейчас. Я хотела, чтобы Вагнер понял не так. В таком не каждый способен был признаться и в мыслях, но я все же еще была ученым. Я обязана была всем этим годам быть сейчас честной даже в самой отвратительной правде. Да, этот вывод дался тяжело, но глупо было отрицать. Ради того, чтобы увидеть, как одно из самых могущественных существ в мире вдруг на мгновение, лишь во взгляде, изменится и наполнится надеждой. Как он воспрянет, как спадет его вечная броня. Почувствовать, как он в эту самую секунду останется беззащитным передо мной и в этот момент — объяснить.

Я хотела.. Нет , я жаждала увидеть ту боль, что в тот момент поразит незащищенное, открытое сердце вампира. С пугающим любопытством того, кто отрывает мухе крылья, я хотела узнать, а способен ли плакать от боли вампир? Как он изменится в лице? Как надежда, что только возросла в его сердце, вдруг уничтожит все самое хорошее, что было в Вагнере.

И все это ради одного — ощутить свою власть над ним, над этим бессмертным существом, что несмотря на все мои просьба все еще оставался рядом со мной. И только в этом был повинен.

Пока я учила вампира, как это, чувствовать, как человек, я и не замечала, насколько сильно становилась похожей на вампира.

И все хорошее, совершенное мной, вдруг как-то стало сереть.

Я хотела получить победу над Самсоном. Да я жаждала его поражения. И да, я была очень расстроена, что древний вампир так и не воспринял меня всерьез. Потому что хоть он и не играл со мной, но я играла с ним.

Я очень хорошо помнила всю горечь, что обрушилась на меня, когда я поняла, что в его схеме я, как и прежде, лишь разменная монета. Марионетка, чьи ниточки он дергает для того, чтобы развлечь единственного дорогого для него зрителя — Вагнера. Да, я помнила и облегчение, что пришло после, но горечь… Это сложно признать, но я ждала того, что Самсон примет меня, как своего врага.

Гордыня овладела мной, а когда все закончилась, ощущение собственной незначительности чуть не уничтожило меня.

Мой дядя был мертв много лет, но я поняла это лишь тогда, когда кусочки пазла перестали складываться в единую картину. Тогда я свалила все на внушение, затуманенный разум. Я вообще мастерски научилась оправдывать себя за эти года, но… Моя кровь была самой эссенцией против внушения. Ослабленная алкоголем, я, несомненно, поддавалась внушению, но если вспомнить… Вагнер не убил маленькую девочку, хотя многие сотни лет находился под внушением Самсона. Вампир, для которого тогда человеческая жизнь только-только начинала вдруг приобретать какой-то еще не очень понятный для него смысл, смог противостоять самого искусному манипулятору всех времен.

А я, что должна была, потеряв всех, ценить единственного оставшегося у меня близкого человека, даже не удосужилась ему звонить. С радостью съела все, чем меня пичкал Самсон и даже не задумывалась, почему мои теплые отношения с дядей вдруг скатились на нет.

Прежняя Сима никогда этого не допустила бы, но… Ведь к тому моменту не было уже прежней Симы?

Эгоизм стоял во главе всего. Мне важна была только я и никто больше.

Но, как не странно, во всем этом я умудрялась поступать хорошо. Как говориться, “без задней мысли”. Конечно, если попробовать проанализировать каждый мой поступок сейчас, постфактум, то можно и самое доброе приписать к какому-нибудь мотиву…

Вагнер тяжело сглотнул, а я поежилась от нехорошего ощущения.

Слишком мерзкого, чтобы быть правдой.

Но…

На языке осела горечь самообмана а я, не выдержав немого укора вампира, отвернулась.

Потому что анализируя постфактум любую добродетель можно превратить в зло.

Так быть может я никогда на самом деле и не понимала Вагнера, приписывая ему то, чего на самом деле он и в виду не имел? Быть может я, изучающая вампиров, за столько лет ничего и не поняла в них, кроме одного — они чувствуют острее и всегда движутся к своей цели?

Быть может Вагнер на самом деле мог любить меня?

И я снова вернулась в исходное положение. Чтобы не происходило со мной, было очень хорошо понятно — необходимо максимально сейчас избегать тему наших взаимоотношений с вампиром. Потому что любое достаточно эмоциональное потрясение вводило вампира в стазис, делая нас обоих легкой мишенью.

Но как этого можно было избежать, если самого Вагнера данный вопрос мучал долгое время? Да, вряд ли он забудет о том, что у него как бы убивают подданных — Вагнер достаточно человечный вампир. Но мы наедине, а единственное развлечение — разговоры.

На одно был расчет — когда мы доберемся, разговаривать не о деле станет просто некогда. А после уж как-нибудь разберемся.