Полузабытая песня любви

Два часа спустя, когда варенье было разлито по банкам, а Элоди с руками по локоть в мыльной пене отдраивала кастрюли, стоя у раковины, Димити осторожно прошла к задней двери с налитой до краев чашкой чая, предназначавшегося для Селесты. Через щель, образовавшуюся там, где дверь неплотно прилегала к косяку, она увидела что-то синее и остановилась, узнав цвет широкой льняной рубашки, густо покрытой пятнами и отпечатками пальцев, – ее Чарльз надевал, когда писал маслом. Голос его звучал мягко и размеренно, словно он боялся заговорить более страстно и тем навредить Селесте, разбередив ее рану.

– Но прямо сейчас это невозможно, Селеста, и ты знаешь, что… я только начал новую картину. Мне совершенно необходима Мици, и нам нужны эти деньги…

– Ты сможешь работать там не хуже, чем здесь. Вспомни, как много вещей ты создал, когда приехал туда в первый раз!

– Ну, тогда со мной была ты, чтобы меня вдохновлять, – сказал Чарльз. Димити увидела, как блеснула его улыбка.

– А разве теперь я не с тобой или я больше тебя не вдохновляю?

– Я не это имел в виду.

– Мы можем оставить детей с твоими родителями. Уверена, они согласились бы присмотреть за ними, если бы ты им объяснил…

– Ты знаешь, что они не согласятся. Тебе известно, как относится моя мать к нашей… ситуации.

– Но если бы ты ей сказал… если бы объяснил, что нам нужно уехать… Что мне нужно уехать. И нам нужно побыть вместе, Чарльз. Mon cher. Вместе, как мужу и жене, как это было в самом начале. Вспомнить тот свет и ту любовь, которые соединяли нас до того, как все стало таким тусклым, как теперь…

– Делфина и Элоди являются величайшим выражением этой любви, Селеста, так зачем оставлять их здесь? Им ведь там понравилось, и ты знаешь, что это так…

– А еще мы могли бы оставить их с Мици! Она разумная девушка. Сколько ей сейчас? Шестнадцать? Она сумеет за ними присмотреть, я знаю, что сумеет. Она могла бы на время перебраться к нам и пожить у нас в доме… – В голосе Селесты вспыхнула надежда.

– Об этом и речи быть не может. – Эти слова были сказаны ровным и непреклонным голосом. – Ее мать так или иначе непременно вмешается, да и Димити на самом деле еще ребенок.

«Нет, – подумала Димити, задерживая дыхание и привставая на цыпочки. – Я лебедь. Он не хочет уезжать вдвоем с Селестой. Он желает остаться в Блэкноуле, со мной». Радость опалила ее, как огнем.

– Пожалуйста, Чарльз. Я чувствую, как что-то словно умирает внутри меня. Я просто не могу больше здесь оставаться. И я ощущаю, как между нами тоже что-то умирает… Расстояние между мной и тобой все время растет. Мне необходимо поехать домой. Очутиться там, где мои корни. И побыть с тобой, как во время нашего медового месяца, как тогда, когда мы в первый раз встретились и нам казалось, будто мы являемся центром вселенной. Только мы с тобой, и больше никого… Никаких подозрений, никакого предательства. – Она протянула руку и сжала ладонь Чарльза так крепко, что ее пальцы побелели. Следующий миг показался долгим, тягучим.

– Если бы ты видела мать Димити… тебе не пришло бы в голову оставить с ней наших девочек…

– Но Димити может остаться с ними здесь, мы ей хорошо за это заплатим! По крайней мере, деньги всегда радуют ее мать, разве не так?

– Хорошо заплатить ей, потом заплатить за наше с тобой путешествие и за все это время ничего не заработать, потому что без Мици я не смогу продолжать рисовать и писать…

–  Mon dieu! [81]– выкрикнула Селеста с внезапной вспышкой ярости. – Было время, когда тебе было чем заняться, кроме того чтобы рисовать Мици Хэтчер!

– Все в порядке, Селеста, успокойся…

– Не успокоюсь! Мы всегда едем туда, куда ты скажешь, наша жизнь всегда вращается вокруг тебя, вокруг твоей живописи. Я отказалась от всего, чтобы жить с тобой, Чарльз, и я прошу у тебя очень немногого. И это единственное, что мне от тебя нужно, чтобы сделать меня счастливой… Почему я должна с тобой бороться и выпрашивать, причем всегда? – Она покачала головой, словно недоумевая. – Значит, дело в этой женщине, да? Это из-за нее ты не хочешь отсюда уезжать!

– О чем ты говоришь? Какая женщина?

– Та, которая остановилась в пабе. Туристка, приехавшая со своим женихом, на которого почти не глядит… И которая, когда видит тебя, может прийти в чувство лишь после того, как себя ущипнет… Не делай вид, что ты этого не знаешь!

– Но… я с нею едва знаком! Мы с ней встречались всего два раза! У тебя разыгралось воображение, Селеста…

– Вовсе нет! И вот что я тебе скажу, Чарльз Обри. Либо мы едем в Марокко, прочь от этого дождливого и мрачного места, либо я отправлюсь туда одна с девочками, и больше ты нас не увидишь!

Последовало долгое, неловкое молчание, во время которого Димити не смела даже вздохнуть.

– Хорошо, – сказал наконец Чарльз, и Димити похолодела. – Мы поедем все, – добавил он.

– Что? Нет… – запротестовала Селеста. – Только мы вдвоем, Чарльз. – Нам нужно побыть какое-то время наедине…

– Нет, это невозможно. Так что мы поедем все.