Полвека с небом

Выручил механик. Александр Меньшиков на выдумки всегда был горазд — смышленый, находчивый, изобретательный, — с таким не пропадешь. Он и в механики из рядовых мотористов пробился, немецкий язык на фронте неплохо освоил, а уж в деле своем дока — «як» мой обслуживал почти с начала войны, и за все время ни одной неполадки. Привык я на него полагаться: плохого совета никогда не даст.

Нашелся Меньшиков и в этот раз:

— А что, товарищ полковник, если на трофейном «шторхе» лететь? Самолетишко, конечно, так себе, не пассажирский лайнер, но зато маневренный и в управлении легкий. Вполне на нем до столицы добраться можно.

Поначалу я вроде бы засомневался. На «физилер-шторхах» — был у немцев такой связной самолет — прежде никогда не летал, да и сама машина показалась мне какой-то несерьезной, хлипкой. Но с другой стороны, скорость у нее при взлете и посадке небольшая, а значит, и сесть при нужде хоть на крышу сарая можно. Да и Меньшиков, судя по всему, времени даром не терял и трофейный самолет успел изучить. Короче, решился. Не на боевом же истребителе, в самом деле, лететь!

И надо сказать, Меньшиков не ошибся. До Москвы мы с ним добрались даже быстрее, чем предполагали. А вот в самой Москве чуть не заблудились.

Впрочем, немудрено. Погода, и без того никуда, при подлете к Москве вконец испакостилась: снег стеной валит, облачность едва не до земли — хоть назад поворачивай! Крыши домов, если очень вглядеться, различить можно, а вот Центральный аэродром, куда нам надо, как сквозь землю провалился…

— Может, сядем, товарищ полковник? — предложил Меньшиков. — Хоть прохожих расспросить можно будет. Сели. А куда — неизвестно. Слышим, кто-то дурным голосом нам кричит:

— Куда сел? Взлетай назад! Лед провалится…

— Милиционер кричит, — сообщил как ни в чем не бывало Меньшиков. — С берега.

Выяснилось, что сели мы на замерзшую реку за крымским мостом, неподалеку от Кремля. Оттого, видно, и милиционер сразу же отыскался. Объяснил он нам по-русски, что к чему, даже голос под конец сорвал, пока кричал нам с берега. Зато с ориентировкой теперь стало ясно. Через десять минут я уже приземлил «шторх» на Центральном аэродроме.

А еще через полчаса доложил о своем прибытии представителю штаба Военно-воздушных сил генералу А. В. Никитину.

С Никитиным встречаться мне не приходилось. И я решил, что ему обо мне если что и известно, то лишь в общих чертах. Поэтому его внимательный, изучающий взгляд, который он не спускал с меня во время моего доклада, я посчитал естественным, отнеся насчет первого знакомства. Надо же к новому человеку присмотреться!

Но Никитин мое заблуждение тотчас развеял.

Начал генерал неожиданно и вроде бы даже для меня лестно. Дескать, слышал обо мне много хорошего — и воюю умело, и летчик опытный, но… С этого-то «но» все и началось! Оказалось, что Никитину уже доложили, на чем я прилетел из Сталинграда в Москву и где какие посадки делал. Не до конца, видать, сорвал себе голос милиционер, хватило и на то, чтобы снять трубку да сообщить куда следует.

— Мальчишество… Непростительная безответственность… Лететь на незнакомом самолете в такую погоду… — доносились до меня слова Никитина.

А я стоял и думал: зачем все же меня так срочно вызвали в Москву? И это в то время, когда мы добиваем немцев на Волге! Когда там, под Сталинградом, каждая боевая машина, каждый летчик-истребитель на счету!

— Да вы, кажется, меня не слушаете? — Голос Никитина прозвучал как-то особенно сухо и строго. Он секунду помолчал и, не дождавшись ответа — а что я мог сказать! — коротко закончил, как бы угадав мой невысказанный вопрос: — Принято решение назначить вас командиром истребительного авиационного корпуса. В вашем распоряжении двести боевых машин. Корпус, как резерв Верховного Главнокомандования, будет использоваться для борьбы за господство в воздухе.

Господство в воздухе… Борьба за него велась на всем советско-германском фронте и отличалась небывалым ожесточением и напряженностью. Успех в этой борьбе зависел от многого. От количества и качества самолетов, мощности их вооружения. Но главным и решающим фактором был все же моральный дух летчиков, их мужество и упорство в борьбе с врагом.

В состав 3-го истребительного авиакорпуса РВГК, которым мне отныне предстояло командовать, входили две дивизии, по три полка в каждой. С комдивами обеих дивизий меня познакомили в тот же день. 265-й истребительной командовал полковник П. Т. Коробков, а 278-й— подполковник В. Т. Лисин. В штабе ВВС о них отзывались как об опытных командирах и отличных летчиках. Такое же впечатление сложилось после знакомства и у меня. Позже, в боях над Кубанью, где наш корпус получил первое боевое крещение, впечатление это полностью подтвердилось. Повезло мне и на начальника штаба. Михаил Андреевич Баранов, которого также рекомендовали мне в штабе ВВС и с которым мне привелось служить еще на Дальнем Востоке, вновь подтвердил свою репутацию энергичного, знающего свое дело специалиста и с первых же дней стал для меня незаменимым помощником.