Полвека в мире экслибриса

В 1962 году по просьбе Никифорова тамбовский график Георгий Васильевич Дергаченко нарисовал такой книжный знак. На фоне земного шара были изображены три руки, как символ дружбы трёх рас. С вполне приличной графической работы было изготовлено цинковое клише неважного качества. Тираж был отпечатан фиолетовой краской весьма небрежно, с непропечатками и марашками.

Не желая ограничиваться ролью только корреспондента, пославшего политику работу другого графика, Николай Алексеевич решает сделать и свой вариант. На нём был голубь, держащий шахтёрскую лампу, как намёк на шахтёрское прошлое Никиты Сергеевича, книга с надписью «мир» на разных языках и пальмовая ветвь. Сделан рисунок, чувствуется, с душой. Но, несмотря на то, что ему кто-то помогал, подправлял рисунок, многое вызывало улыбку. Особенно «удалась» пальмовая ветвь, которую он в каталогах потом почему-то называл оливковой, её вполне можно принять и  за веник. Клише было сделано весьма небрежно, а отпечатан этот книжный знак тем же цветом, что и предыдущий. Возможно, эти экслибрисы печатали вместе.

Пускать в коллекционный оборот такие работы можно было вполне, а вот дарить Первому секретарю ЦК КПСС, руководившему великой державой, было нежелательно, кто знает, как тот воспримет любительский рисунок и посредственную полиграфию. Полагаю, что так и подумал Николай Алексеевич, предварительно посоветовавшись с кем-нибудь из обкомовских инструкторов, к которым был вхож. Но желание сделать экслибрис главе государства, который бы понравился тому, получить ответ политика – вот увлекательная задача. Ведь такой ответ дал бы широчайшие возможности для преодоления всяких чиновных рогаток, мешавших Никифорову. Так что тут дело было не только в честолюбии коллекционера. Такой экслибрис означал бы, что общество, некогда уничтожившее книжный знак, окончательно признало его возвращение.

Задача эта была не только интересная, но и красивая. Он помнил о ней, и в 1964 году Николай Алексеевич, наконец, смог найти надёжное решение.

К этому времени он познакомился с молодым московским графиком Анатолием Ивановичем Калашниковым, работавшим исключительно в технике ксилографии и сразу же показавшим неповторимый талант. Молодому художнику в столице, где немало именитых академиков, надо было бы долго бороться за известность, а уж о персональной выставке и мечтать было нечего. Но, на его счастье, его увидел Никифоров, который, используя возможности своего литературного музея, договорился о персональной выставке в Тамбовской картинной галерее.

Без особых трудов договорившись с галереей о сроках выставки, а с типографией о печати каталога, Николай Алексеевич не захотел заниматься оформлением выставки и составлением каталога, поручив эти хлопоты художнику, будучи уверен, что помогу и я. Мне же было очень приятно помочь интересному московскому графику. Да и не трудно. Калашников сам нашёл здесь ещё одного помощника. По соседству с галереей, в том же здании, находилось культпросветучилище, в котором занятия графикой вёл мой знакомый ровесник по фамилии Волков (а вот его имя, увы, я забыл, кажется, Гена), его-то и пригласил помочь развесить планшеты Калашников. Спустя пару лет Волков, с которым я часто проводил свободное время, уехал из города.

Помочь в разметке каталога для меня тоже дело, относительно, нетрудное, тем более, что главную скрипку в этом взялся играть опытнейший технический редактор Рачков, не любивший, впрочем, занудных подсчётов строк, и охотно передававший это кому-нибудь. Общими усилиями мы с Никифоровым смогли добыть и дефицитную тогда бумагу. Правда, удалось достать лишь грубую обёрточную, но зато художник предоставил отпечатанные на хорошей бумаге свои работы. Вот эти экслибрисы и вклеивались в качестве иллюстраций, что делало эту брошюрку необычной. А для афиши Калашников специально награвировал на линолеуме эмблему, которую мне пришлось прибивать гвоздями на доску, чтобы можно было вставить в печатную машину.

Спустя годы Калашников, став всемирно известным графиком, издавал множество каталогов выставок своих экслибрисов. Но во всех этих шикарных изданиях отмечается, что первая выставка мастера ксилографии состоялась в 1964 году в Тамбове. Сейчас уже и неловко за эту нашу бедненькую тамбовскую брошюрку.

Обычно, говоря об истории создания книжного знака Хрущёва, Никифоров говорил, что в Москве нашёл Калашникова, живущего в каком то подвале, предложил сделать знак Никите Сергеевичу, что очень испугало художника, но после уговоров он всё-таки согласился. В этом немало правды и вымысла. Калашников, к этому времени сотрудничавший с Министерством связи, гравировавший многие открытки и марки, жил неплохо и знал себе цену. Но предложение сделать экслибрис Хрущёву было, действительно, непростым, однако, отказать так много сделавшему ему коллекционеру он не мог, даже опасаясь возможных последствий. А они, заметим, в дальнейшем имели место.