Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

Подальше, у маленькой входной калитки, в старой тюбетейке и поношенном полосатом ситцевом халате сарт сидит на корточках и не то задумчиво, не то с усмешкой посматривает на проходящий мимо него люд. В ичкари ругается его жена. Она, очевидно, была занята пряденьем ниток, но бросила работу, села в другой угол сакли, распустила головной платок и, не обращая внимания на рев лежащего в бишике ребенка, поносит мужа всеми известными ей поношениями. Она ожидала получить от него новую рубаху и калоши с ичигами, а он только что и принес ей с базара белый кисейный платок и плохонькие, дешевые калоши.

Она ругается и вслух произносит твердо принятое ею решение идти после праздника к кази за разводом. В это самое время, шурша новой ситцевой рубахой, в саклю входит молоденькая соседка.

Ругательница на минуту умолкает, потом вдруг, ни с того ни с сего начинает голосить. Гостья присаживается около плачущей. «А? Нима игляб отуруб сыз?» – «Чего вы плачете?» Воет. «Что такое с вами случилось?» Баба швыряет на середину сакли принесенные мужем калоши и, не трогаясь с места, с плачем и руганью начинает повествовать гостье о постигшем ее несчастье. «Умри! Проглоти тебя земля! Этакий подарок купил мне к празднику! А еще обещал: рубаху, говорит, куплю, калоши с ичигами. Только бы праздник прошел – пойду к казию, разведусь. Чего мне с ним жить; какая это жизнь, когда к празднику не может жене рубахи купить. Разведусь. Уйду от него».

Если до этого происшествия она жила с мужем сносно, то, по всей вероятности, вместе с праздником пройдет и мысль о разводе, в противном случае в течение всего хаита в сакле будут раздаваться ругань и перебранка, а после праздника она отправится с мужем к казию, и если обстоятельства развода будут благоприятны для нее, то она покинет своего сожителя, а к зиме выйдет замуж за другого.

В небогатых семьях, как в кишлаках, так равно и в городе, женщина ежегодно изнашивает в среднем 2 рубахи, столько же штанов, 2 халата, 2 пары калош, одни ичиги, которые она носит не постоянно, и 2 платка. Чимбет и паранджи носятся по нескольку лет. Таким образом, ежегодный расход на ее одежду для небогатой семьи в среднем может быть принят около 12–17 рублей серебром. (Первая цифра – средняя для кишлака, где ичиги носятся очень редко, а ситец в домашнем обиходе заменяется грубыми туземными материями; вторая, большая, – для города. Рубаха из туземной материи стоит от 80 к. до 1 р. 20 к.; из ситца – его идет около 10 аршин – от 1 р. 50 к. до 2 р., штаны ситцевые – около 80 к., ичиги – 1 р.; пара калош – от 1 р. до 1 р. 50 к.; халат – от 1 р. 50 к. до 3 р.; платок – 1 р.) Для состоятельных семей цифры эти значительно возрастают, так как там туземные бумажные материи не употребляются, заменяясь русскими ситцами, кумачом и тиком, а праздничная и выходная одежда женщины, в особенности в городах, делается всегда почти из полушелковых и шелковых материй. (Рубаха из тонкого атласа-ипаркак стоит около 7 р.; полушелковый халат или бешмет – около 6 р. сер., хороший полушелковый паранджи – около 11 р.).

Если женщина имеет свое личное, приносящее доход имущество, то она одевается всегда почти исключительно на эти средства. В Кокандском уезде мы знали небогатую крестьянскую семью. Хозяйка была за вторым мужем; от первого она имела нескольких детей и наследство: небольшой участок земли, на доходы с которого одевалась она сама и дети первого мужа.

Если личного имущества у женщины нет, то в состоятельных семьях ее одевает муж, а в бедных нужные для одежды средства добываются ею самой таким трудом, как пряжа ниток, разведение шелковичных червей, очистка ваты от семян и коробочек, а в городах – печением хлеба на продажу, шитьем одеял и халатов и пр. В достаточных семьях некоторых кишлаков Наманганского уезда, и в тех главным образом, где ведется переложное хозяйство, нередки случаи производства особого, совершенно самостоятельного посева одного из таких хлебов, который требует небольшого сравнительно ухода (не окучивается), как, напр., ячмень, пшеница и лен. Урожай с этого поля полностью передается женщине в зерне; она продает его и расходует на свою экипировку по своему личному усмотрению, не получая уже затем от мужа никаких других субсидий, а нередко даже и праздничных подарков. Так как этих средств бывает далеко не всегда достаточно, то очень нередки случаи, когда женщина крадет у мужа зерно, продает его втихомолку и расходует эти деньги лично на себя; зачастую все это делается в сообществе детей, которые вообще с матерью живут дружнее, чем с отцом, так как власть последнего одинаково тяготеет надо всеми ними. Замечательно, что все эти мелкие воровства жен, тщательно скрываемые ими от мужей, отнюдь не считаются секретом не только между приятельницами, но даже и между простыми знакомыми. Рассказывая о своих проделках одному из авторов, сартянки спрашивали, много ли она сама таскает у своего мужа, и всегда относились крайне недоверчиво к получаемым ими отрицательным ответам.