Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

После окончательного присоединения Ташкента к Кокандскому ханству (при Алим-хане, убитом в 1816 году по приказанию его брата, Омара, воцарившегося по смерти Алима под именем Омар-хана) кокандские ханы вели войны главным образом с Бухарой, причем яблоком раздора обыкновенно служили Ходжент и Ура-Тюбе, переходившие то Бухаре, то Коканду, а в поводах к ведению войны никогда недостатка не было[503]. Эти почти непрерывные войны были весьма тягостны и разорительны для всего вообще населения обоих ханств, так как вызывали совершенно непроизводительные материальные траты и человеческие жертвы.

Особенно же тяжкими эти войны являлись для населения таких районов, которые делались театрами военных действий, так как последние всегда почти сопровождались разграблением и избиением ближайшего мирного населения. Так, например, в 1842 году, во время похода бухарского эмира Насруллы на Коканд, около селения Патар (неподалеку от теперешней железнодорожной станции Мельниково) [504] по приказанию эмира было зарезано 400 человек пленных, мирных жителей, захваченных бухарским авангардом. Окружному населению был отдан приказ, запрещавший хоронить эти трупы, которые своим видом должны были свидетельствовать о могуществе эмира. Долгое время вороны, вечно голодные сартовские собаки и волки питались этим гниющим человеческим мясом. Лишь после изгнания бухарцев из Ферганы кости были собраны и погребены, а над этой братской могилой был сооружен мазар. Впоследствии около последнего образовалось небольшое поселение, и поныне существующее под именем Шахид-мазара, что значит – могила мучеников. Нередко победитель сооружал так называемую калля-минару, пирамиду из голов[505].

Эти войны были настолько разорительны для народа и бессмысленны, что Алим-хан, невзирая на совершившиеся за его время значительные территориальные приобретения в виде Ташкента, Ходжента и Ура-Тюбе, пал жертвой заговора потому только, что народ, изнуренный нескончаемыми войнами этого хана, ничего не хотел так, как мира и возможности беспрепятственно заниматься своими обыденными житейскими делами.

Однако же двадцать шесть лет спустя, когда племянник Алим-хана, Мадали-хан, пьяница и развратник, проливший массу неповинной крови, грабивший народ и в конце концов грубо нарушивший постановления шариата, женясь на своей мачехе, стал нестерпимым более для народа, последний не задумался обратиться за помощью к лютому бухарскому эмиру Насрулле; когда же бухарские войска пошли на штурм Коканда, кокандская чернь бросилась грабить свой город.

После Мадали судьба послала Коканду добродушного и прямодушного Шир-Али-хана. Но народ, развращенный предшествовавшими правителями, привыкший уже видеть в них грабителей и палачей, привыкший думать, что власть хана может держаться только страхом производимых им казней, привыкший видеть в этих quasi легальных убийствах явление почти обыденное, – этот народ уже лишился способности понимать, что такое гуманность; он уже называл ее слабостью и стал издеваться над слабым ханом.

Подводя итоги сказанному выше о том государственном строе, который мы застали в Средней Азии, приходится признать, что этот строй, отнюдь не удовлетворяя действительным потребностям правильного развития всей вообще народной жизни, вместе с тем не отвечал и главнейшим стремлениям наиболее культурной части населения, сартов, ибо прежде всего лишал их возможности вполне спокойно отдаться излюбленным занятиям: земледелию, промышленности и торговле.

Общественная жизнь

Говоря об общественной жизни туземного населения трактуемой эпохи, по необходимости приходится иметь в виду одну только наиболее культурную его часть, сартов, так как у киргизов того времени вследствие очень невысокого уровня развития, а равно и раздробленности на роды и колена, зачастую враждовавшие между собой, некоторые проблески только что нарождавшейся гражданственности, с нашей точки зрения, проявлялись лишь в большем или меньшем интересе к делам своего рода или колена, и то лишь постольку, поскольку дела этой категории могли клониться к выгоде или невыгоде того или другого частного лица или группы таких лиц.

Что же касается сартов, то у них ко времени нашего прихода в Среднюю Азию общественная жизнь была уже развита в значительной степени, а главнейшей особенностью их общественного быта являлось отсутствие потомственных каст или сословий, причем общественное положение лица определялось или его служебным положением, или степенью его зажиточности, или степенью учености, или родом его профессионального занятия.

Среди туземцев имелись и имеются сеиды и ходжи, считающие себя потомками пророка или первых четырех халифов¹; но на арене общественной жизни каждый сеид или ходжа занимал то или другое положение в зависимости не от своего происхождения, а от своего служебного ранга, или от степени богатства, или учености.