Полвека в Туркестане. В.П. Наливкин: биография, документы, труды

В конечном результате все свелось к одному лишь значительному увеличению числа участковых приставов и к назначению волостных управителей не по выбору населения, а по избранию администрации, о практических результатах чего было уже упомянуто выше. Значительное увеличение числа приставов требовало подыскания такого же числа подходящих лиц, которых не имелось ни в виду администрации, ни в ее распоряжении.

По старотуркестанской традиции, не имеющей ныне никаких достаточных оснований ни в законе, ни в логике здравого смысла, ибо административно-полицейская деятельность отнюдь не вызывает необходимости в знакомстве с уставами военной службы, местная власть, набирая приставов, обратилась к воинским частям, из коих многие, пользуясь удобным случаем, поспешили избавиться от не совсем подходящих офицеров, часть которых и на новом поприще оказалась тоже не совсем подходящими, увеличив таким образом процент ненадежного элемента в рядах местной русской администрации.

Вместе с тем общий тон деятельности последней в отношении туземного населения под влиянием свежего еще впечатления, произведенного на всех восстанием, принял сыскной и репрессивный характер, что вместе с некоторым увеличением временной запуганности населения под впечатлением совершившихся казней и ссылок дало широкий простор темной и грязной деятельности тех чинов администрации, у которых явилось желание ловить рыбу в этой мутной воде.

Хищения, поборы, вымогательства, незаконные наряды рабочих и измышления русской администрацией заговоров среди населения, с корыстными, преступными целями, возросли до невероятных степеней.

Возникшие в 1902 году дела Р-на, Р-ка и К-ва приподняли лишь незначительный уголок завесы, за которой скрывалась масса самой возмутительной грязи, причем нигде, по-видимому, эти оргии административной разнузданности не доходили до таких гомерических размеров, как в Андижанском уезде в конце девяностых и в начале девятисотых годов. В местных газетах то и дело печатались обличительные корреспонденции, правдивость большей части которых впоследствии подтвердилась; но уездная и областная администрации тщательно прикрывали всеми способами эту возмутительную грязь.

Все эти печальные обстоятельства, за которыми неустанно следил народ и на которые тщательно закрывала глаза местная русская власть, еще в конце девяностых годов породили было в Фергане, в туземном обществе, некоторый раскол.

Нашлось незначительное, правда, число туземцев, которые, указывая на неудержимо возраставший произвол русской администрации, начали говорить, что причиной усиления этого и без того хронического народного бедствия был казненный ишан[585], который предпринял безумное дело, не могшее дать выгодных для народа результатов, понапрасну и преждевременно раздражил русских и тем самым навлек на народ новые беды.

Партия нашей оппозиции продолжала доказывать, что ишан – мученик, указавший народу путь, которым он рано или поздно должен будет идти, если намерен и в будущем оставаться мусульманским народом.

Нейтральная полоса двоилась: часть молча соглашалась с оппозицией раз навсегда признать ишана святым; другая часть колебалась, ибо, стараясь держаться точки практического воззрения на бурный водоворот всех пережитых и переживавшихся явлений, недоумевала, кто прав и кто не прав.

В 1900 году было снято запрещение с хаджа, паломничества в Мекку.

Среди населения, дула которого была подавлена впечатлениями последних трех лет, замечался подъем если не религиозного чувства, то, во всяком случае, желания так или иначе отвести душу. Около десяти тысяч одних только ферганских паломников, (не считая богомольцев из двух других областей), частью с заграничными паспортами, а частью без них, ринулись в Мекку[586].

Некоторые из них повезли с собой тысячи и даже десятки тысяч рублей; большинство двинулось с сотнями; немало было и таких, которые рискнули отправиться в путь с самыми недостаточными средствами. В числе этих последних было немало стариков, значительная часть которых, как то явствует из официальной переписки, на обратном пути умирали на пароходах и в вагонах железных дорог от совершенного истощения сил.

Через два-три года этот подъем паломнических стремлений начал заметно ослабевать, ибо многие из паломников, по-видимому, возвращались в значительной мере разочарованными: путь, в особенности для малосостоятельных лиц, оказался во многих отношениях очень трудным; в Стамбуле, при таком громадном наплыве среднеазиатских гостей, не представлялось возможным оказать всем им достаточное внимание; арабы, в особенности держащие в своих руках святыни Мекки и Медины, притесняли и обирали паломников так же, как наших[587] обирают в Иерусалиме.