До Наная дорога, как мы уже сказали, идет долиной, то по самому берегу речки, то уходит немного в сторону, обходя заросли тальника, облепихи и др. кустарников, болотца и пашни, вперемежку тянущиеся до самого Наная.
Справа и слева горы, сначала высокие и покрытые по северным склонам кустарником, ближе к Нанаю становятся все ниже и безжизненнее и, наконец, у самого кишлака постепенно сливаются с широкой равниной Караван-дала, идущей на юг от Наная верст на 8, вплоть до гор Боспу и Унгара.
Начиная с Карамашата (урочище верстах в 12 выше Наная) вам попадались пашни; вы видели наливающийся ячмень, пшеницу в цвету, только что начинающий зацветать лен, кукурузу всего с аршин высотой и еще без всяких намеков на початки, и всходы проса. Два-три киргиза попались вам по дороге в белых войлочных остроконечных шапках и желтых из верблюжьей шерсти халатах, на маленьких, заезженных лошаденках.
В одном месте четыре человека окучивали кетменями (мотыгами) кукурузу; когда вы поравнялись с ними, они подняли головы, обернулись, долго смотрели на вас и потом все четверо сразу громко о чем-то заговорили. Ближе к Нанаю в двух-трех местах вы видели людей босиком, с засученными выше колен штанами, с подоткнутыми длинными рубахами и с кетменями в руках; они разводили пущенную из арыка воду на посевы льна и кукурузы.
На следующее утро, подзакусив, садитесь на лошадь и дальше. Жарко, скакать не приходится, а потому плетитесь шажком.
От Наная до подошвы Унгара дорога вьется по равнине Каравана между полями пшеницы, проса, льна и пара. Если б не Унгар с его гранитными скалами и зеленой верхушкой, вы забылись бы и вообразили бы себя едущим по русскому проселку. Те же поросшие травой межи бегут от дороги и теряются в посевах; та же изрытая колеями, малоезжая дорога; тот же треск кузнечиков; те же васильки выглядывают из пшеницы; те же перепела и жаворонки.
Обогнув кишлак Мамай по подошве Унгара, вы переезжаете каменистое, с версту шириной, русло Падшааты, разбившейся здесь на несколько арыков и, оставя вправо Заркент, по все более и более пыльной дороге выезжаете на ровную, голую, опаленную солнцем Искаватскую степь. Чем дальше, тем становится все жарче и жарче. Скоро полдень; ветер почти совсем стих; у вас начинают болеть голова и глаза слипаются.
Перед вами два киргиза, пеший и конный, гонят стадо курдючных баранов; вытянув шеи и тыкаясь мордами в землю, они подняли целую тучу столбом стоящей, тончайшей лессовой пыли. Это купеческий гурт. Он пришел из Аулиэ-ата, из Токмака через горы. Два-три жирных барана, захромавших в дороге, на каменистом горном перевале, ковыляют на трех ногах.
Кряхтя и кашляя от пыли, ваша лошадь обогнала стадо рысцой и опять пошла шагом. Все жарче да жарче. По сторонам ровная, поросшая
Местами желтеют поля пшеницы-
Вот начались низенькие глинобитные, местами развалившиеся заборы
А вот и собственно кишлак начался. Пошли высокие заборы с маленькими воротами и калитками.
Вон направо из-за забора взвился целый ряд стройных, кокандских, тополей; налево старый раскидистый персик перекинулся через забор своими запыленными сучьями с зелеными еще, жесткими плодами; вон рядом с ним коренастый урюк со спелыми оранжевыми ягодами. Вы остановили под его ветвями у забора лошадь, поднялись на стременах, чтобы сорвать ближнюю ягоду и неосторожно дернули ветку; красивый, переспевший урюк оторвался, шлепнулся на землю и превратился в грязную лепешку. Но вот и