Полый человек

Бремен радовался этому звуку. Он заслонял поток нейрошума, который словно тянулся к нему со всего континента: шепот, угрозы, крики, заявления, ночные признания самому себе, жестокие прозрения… Вселенная была наполнена этим самообманом и эгоистичным самоуничижением, причем каждая последующая волна оказывалась мрачнее предыдущей, но теперь остался лишь белый шум, генерируемый сильной личностью Файетт Морган.

Джереми нуждался в нем. Стал зависим от него. Даже двадцатимильное путешествие в соседний городок по четвергам превратилось для него в наказание, в ссылку, которую он с трудом переносил, поскольку защитная пелена шума от миз Морган ослабевала, и на него со всех сторон обрушивались чужие мысли, мечты, желания и маленькие грязные тайны – острыми лезвиями вонзаясь ему в глаза и в небо.

Флигель оказался вполне подходящим жильем: кондиционер охлаждал воздух, прогоняя августовскую жару, кровать была удобной, на кухне имелось все необходимое и даже больше, к душу была протянута труба из пруда-накопителя в полумиле выше по склону, так что вода никогда не кончалась, а сам душ располагался в закутке между валунами, скрытый от главной гасиенды. Во флигеле даже был телефон, хотя сам Бремен звонить по нему не мог: телефонная линия шла только к гасиенде, и аппарат звонил, если миз Морган хотела, чтобы он сделал то, что она предыдущим вечером забыла включить в «задание» – один лист желтой линованной бумаги, прикрепленный к доске для объявлений на узком крыльце флигеля.

Бремен быстро выучил запретные зоны. Нельзя было приближаться к гасиенде. Шесть собак были хорошо обученными – по команде они сразу же возвращались к хозяйке, – но злобными. На третий день пребывания на ранчо Джереми видел, как эти псы загрызли койота, который совершил ошибку, слишком далеко зайдя на широкое пастбище вдоль ручья. Собаки действовали слаженно, словно стая волков, – окружили койота, перегрызли ему сухожилия, а потом повалили на землю и прикончили.

Также Джереми не разрешалось приближаться к «холодильнику», низкому строению из шлакобетонных блоков за валунами неподалеку от гасиенды. На крыше этой постройки располагался бак на полторы тысячи галлонов воды, и в первый же день миз Морган, указав на толстые шланги и массивные краны на одной из стен, объяснила, что вода хранится там на случай пожара. Прикасаться к ним наемным работникам тоже запрещалось – разве что по прямому указанию Файетт.

Из той же экскурсии, проведенной хозяйкой ранчо в первый день, Бремен узнал, что у «холодильника» есть собственный генератор – иногда ночью до него доносилось тарахтенье двигателя. Морган объяснила, что предпочитает сама свежевать говядину со своего ранчо и дичь, которую она привозила после еженедельных охотничьих набегов на холмы, и что в холодильнике хранится превосходное мясо стоимостью в несколько тысяч долларов. У нее уже были проблемы – сначала с электричеством, когда испортилось огромное количество говядины, а потом с наемными работниками, имевшими привычку брать говяжий бок и сбега́ть под покровом ночи. Теперь никому не разрешено приближаться к «холодильнику», и собаки обучены набрасываться на всякого, кто сделает хоть шаг по каменной дорожке, ведущей к дверям с массивным висячим замком.

Дни складывались в недели, и вскоре Бремен подчинился бездумному циклу тяжелого труда и сна, прерываемому лишь молчаливой трапезой и ритуалом любования заходящим солнцем на крыльце флигеля. Редкие поездки в город становились все более неприятными – Джереми оказывался за границей действия белого шума миз Морган, и в его сознание острыми лезвиями вонзались чужие мысли. Словно чувствуя это, Файетт стала ездить за покупками сама, и после третьей недели Бремен ни разу не покидал ранчо.

***

Однажды, разыскивая стреноженную рабочую лошадь, которая не спустилась на главное пастбище, Бремен наткнулся на заброшенную часовню. Она пряталась за крутым хребтом, и ее стены телесного цвета сливались с окружающими скалами. Крыша у часовни отсутствовала – она не просто обрушилась, ее не было вообще, – а деревянные ставни, двери и скамьи сгнили до такой степени, что превратились в сухую пыль.

В провалы окон задувал ветер. На том месте, где когда-то был алтарь, по груде костей прыгало перекати-поле.

Кости.

Джереми подошел, сел на корточки среди гонимой ветром пыли и стал изучать белые предметы. Кости – хрупкие, пористые, почти окаменелые. Бремен был уверен, что большинство из них принадлежали скоту – он видел грудную клетку, судя по размерам, теленка, длинный ксилофон коровьего позвоночника и даже торчавший из груды череп, как на картинах Джорджии О’Кифф, – но костей было очень много. Как будто кто-то сваливал здесь туши животных, прямо на алтарь, пока тот не рухнул под весом разлагающегося мяса.

Джереми покачал головой и пошел к джипу. Ветер гремел сухими ветками над безымянными могилами позади часовни.

***