Полымя

– Нет, она Олега вообще не касается, ни советом, никак. Она вся в его брате, там дети маленькие, трое, и сноха безрукая, безвольная, легла под свекровь, в рот ей смотрит. А той только и надо – нужной быть. Кому нужна, только тот ей по вкусу. А Олег помощи ни от кого не ждет, поэтому ей неинтересен. Отец его тоже своим умом хотел жить. Они потому и развелись.

– Слушай, а может, у него кто-то есть? – оживилась подруга. – Ну, на стороне, любовница…

– Нет у него никого. Это я бы еще поняла. Я ему безразлична стала. И как женщина тоже.

– А он тебе?

– А мне обидно.

– Я не о том. Ты его любишь?

– Иногда так жалко его…

– Раз жалеешь, значит, любишь. Но ты спроси себя: нужна ему твоя жалость? Вот вытащила ты его сюда, и чем закончилось?

– Я хотела как лучше.

– Все мы хотим как лучше, по-христиански. – Подруга нашарила ногами туфли и стала втискивать в них ступни, а они у нее были широкие, с шишками у больших пальцев, и поэтому она морщилась. – А вместо благодарности известно что получаем.

Перед лицом Ольги появился кукиш, такой плотный, словно подруга только и делала на досуге, что складывала фигуру из трех пальцев.

– Пьет он! – с отчаянием проговорила Ольга. – Надо было что-то делать, хотя бы попытаться.

– Ты и попыталась. А теперь успокойся, тебе себя упрекнуть не в чем.

– Он ведь мне уступил, поехал с нами.

– И свинтил, – припечатала подруга. – Еще и гадостей наговорил. На прощание.

– Но ведь сопьется.

– Что?

– Сопьется он.

– Себя винишь? Ты эти мысли брось.

– Я ему сейчас позвоню.

– Не вздумай!

С колокольни за их спинами слетел и поплыл над островом и озером колокольный звон. Верующих сзывали на службу.

– Пора.

Они поправили платки, разгладили юбки и пошли вдоль берега, по тропинке. Подруга трещала без умолку в предвкушении того, что должно было произойти. Она так разливалась соловьем, что ее хотелось ощипать или хотя бы ущипнуть. Ольга даже пальцы напружинила, но в этот момент подруга сказала с подобающим благоговением:

– Может, сподобимся старца Иринея увидеть.

И Ольга опомнилась, подумав: «Беду надо переживать в одиночестве, тем более горе». Она опустила голову, словно ее только и занимало, как бы не споткнуться о приподнявшийся край гранитной плиты.

А тропинка у следующей заводи отрывалась от каменного пояса монастырского острова и уводила на храмовую площадь, к паперти.

* * *

Над перроном теплились огни фонарей. Голос с металлической хрипотцой уведомил, что начинается посадка. Поезд давно был наготове, а теперь, повинуясь расписанию и голосу из репродуктора, распахнулись двери вагонов. Проводницы прошлись тряпками по поручням.

В составе было семь вагонов, из них два купейных, остальные – плацкарт: ради нескольких часов в дороге люди разумные попусту тратиться не собирались, и так нормально, не баре. Был бы общий вагон, они бы и в нем поехали.

Олег предъявил билет. Проводница – средних лет, молодящаяся, с крашеной челкой –ощупала его глазами, задержавшись на пакете, в котором сквозь целлофан угадывались бутылки.

Время еще было, поэтому подниматься в вагон Олег не стал – закурил. Зачем дымить в тамбуре, когда можно на свежем воздухе? Тут он его лишь чуть-чуть подпортит.

К проводнице подошел мужчина в форме железнодорожника.

– Слышала? Кажись, отменят нас, не будет прямых на Москву.

Проводница охнула:

– Да как же?

– Говорят, пассажиров мало. Никакого резону.

– А с нами что?

– Не волнуйся, без работы не останешься. Никуда рельсы не денутся, и поезда будут ходить. До Твери, на Бологое, на Великие Луки. И на Питер прямой сохранят. Но твою ж дивизию! Вот жизнь, а?

Стоило мужчине в форменной тужурке отойти, как к проводнице подлетели ее товарки, вмиг забывшие про свои вагоны.

– Что бригадир сказал? Будет сокращение?

– Будет.

– Да как же?

– Пассажиров им мало!

Олег выбросил окурок – запустил под колеса.

– Позвольте…

Женщины расступились. Он ухватился за поручень и постарался легко подняться по ступенькам, затылком чувствуя взгляд проводницы, такой неприязненный, будто это он виновник того, что так нескладно в стране с железными дорогами.

Без натуги не получилось, сказывалось выпитое. Так, может, это был другой взгляд: профессиональный, опасливый – от знания, сколько хлопот может доставить пьяный пассажир – не всякий рухнет на свое место и забудется до утра, такие типы попадаются, что им бы только покуролесить, а то и права качнуть.

В тамбуре он не задержался, прошел в коридор, нашел свое купе. Никого! Он достал бутылку, поставил на столик. Присоседил к ней корытце с винегретом.

Полчаса он пребывал в одиночестве и уже почти поверил в удачу, что так и будет.

За это следовало выпить.

Он взялся за бутылку.

Неплотно прикрытая дверь откатилась в сторону.

– Разрешите?

Возраст – около шестидесяти. Серые глаза, мешки-чернаки под ними. Волосы с сединой. Выбрит. В общем, ничего примечательного и несимпатичного. И все же Олегу попутчик не понравился, но с этим ясно – рассчитывал на одиночество, и обломилось. И еще это необязательное «разрешите», словно если бы он ответил «не разрешаю», пассажир убрался бы с глаз долой.