Полымя

«Ересь!» – добавлял он и отправлялся в хлеборезку, где его ждали горячие булочки. Специально для него их пек прижившийся в столовой парень с Белгородчины, который никак не мог определиться, какую из оставленных на гражданке девиц одарить вниманием по возвращении из армии, и нежные послания слал всем троим. При этом эпистолярным жанром хлеборез не владел совершенно, и потому зависимость его от Путилова была крепчайшей. Тот этим, естественно, пользовался, определив заказчика в категорию VIP-клиентов и присвоив ему вполне литературный псевдоним – Эпистол. Звучало оно, правда, несколько двусмысленно, из-за чего Борька употреблял его лишь в разговорах с лицом доверенным, то есть с Олегом.

Как-то, уминая принесенные из столовой булочки, Олег сказал:

«Вот вернется он домой, Эпистол этот, весь в галунах, значках…»

«И нашивках, – подхватил Путилов. – И будет рассказывать про пушки, разрывы, и что раз чуть не погиб: офицер-салага с цифирью напутал и снаряд не туда полетел. И как жахнет!»

«Наврет с три короба, – согласился Олег. – Что ж ему, про хлеборезку былины складывать? Но я не о том. Встретится он со своей кралей и ни бе ни ме. И получит от ворот поворот. А виноват ты, Боря, что ей Эпистол совсем другим видится. Ты его, можно сказать, сочинил, такого трепетного, тоскующего, томного, а она поглядит-послушает – бычок бычком».

«По-твоему, тут Пигмалион в действии? А я – профессор Хиггинс? И полковой хлеборез – реинкарнация Элизы Дулиттл?»

«Так складывается. Но у Бернарда Шоу все кончается любовью с морковью, а здесь благостного финала не будет».

«И ты меня в этом обвиняешь. Еще ничего не случилось, а уже собак вешаешь».

«Ты сам о силе слова говорил».

«Говорил, не спорю. Но преувеличивать эту силу тоже не стоит. И с Эпистолом будет по-другому. Приедет, пройдет вразвалочку, напоет о своих подвигах и затащит девку в постель. Хоть одна из трех, а не устоит. И будет ей не до солдатских посланий, какой бы образ они ни рисовали. Потому что замуж хочется и тело просит. А письма она хранить будет и когда-нибудь дебелой бабой, уложив спать детей и пьяного мужа, достанет их распаренными от стирки руками, пробежит глазами и всплакнет. И станет ей хорошо, потому что письма эти – доказательство, что и в ее жизни было что-то светлое, совсем как в книжках. Так что не надо мне дело шить. Вдруг я не обманщик коварный, а самый что ни на есть маг и чародей».

«Складно поешь. Только мы никогда не узнаем, что из всего этого получилось, – подбросил ледка на огонь Олег. – Адресок у Эпистола, небось, не возьмешь?»

«И свой не дам. А его потеряю, если навяжет».

«Да вы циник, товарищ».

«Прагматик, Олег, прагматик. Мне что, его анекдота хватать не будет?»

Они засмеялись. Своим любимым и, похоже, единственным имеющимся в его распоряжении анекдотом Эпистол заманал всех. Очень коротким, в одну строку: «Мама, не бросай меня в колодец, я буду есть кашу… ашу…ашу…» И вроде можно улыбнуться, но не на десятый же раз! А Эпистол так радовался, так хохотал, что ему хотелось вмазать.

«Я, Олег, обманывать готов, обманываться – ни за что. А вообще, интересный поворот рисуется, зачин. Может рассказ получиться. Ну, с Эпистолом. Возьму – не возражаешь?»

«С чего мне возражать?»

«Это же ты вопрос задал: что будет, если?.. А с этого вопроса все начинается – и рассказ, и роман».

Олег поднял руки:

«Тебе виднее, о великий. Познания твои обширны, и не нам, сирым…»

Путилин решил не обижаться на подначку:

«Язвишь? Нет, чтобы самому взять и написать на досуге эссе, рассказ, а то и повестушку, авось что и сляпается. А ты даже писем не пишешь, а ведь есть кому, не сирота казанская. Чего смурнеешь? Ладно, не буду. Ну так что, беру завязочку?»

«Да на здоровье!»

К созданию рассказа с Эпистолом в главных героях Путилов приступил сразу после обеда, на сытый желудок. Дул на пальцы, откладывал ручку, снова сгибался над тетрадкой. Уложился в два дня. Перепечатав на «Ятрани» под копирку в четырех экземплярах, спросил:

«Прочитаешь?»

«Когда опубликуют», – брякнул, не подумав, Олег.

Путилов насупился. Он писал рассказы и рассылал их по журналам. И все безответно, лишь раз получив отповедь на редакционном бланке, мол, извините, не подходит, но старайтесь, юноша, ибо тот обрящет, кто ищет. Поэтому неосторожная реплика Олега была болезненной.

«Извини, Борь, – дал отступного Олег. – Давай. Конечно, прочитаю».

«Обойдешься!» – отрезал старший секретчик, вкладывая экземпляры в конверты. Их он упрятал в портфель, потеснив докладные и рапорты, после чего отправился с визитом в штаб и на почту, хотя вернее сделать рокировку: на почту и в штаб.

Два месяца спустя, когда до дембеля Путилову оставались сущие крохи, он, вернувшись из города, ворвался в «секретку» и воздел над Олегом руку. В руке был журнал в пестрой обложке.

«Не верил? А накося! И гонорар обещан. Но не в деньгах суть. Напечатали!»

«Поздравляю, – со всей искренностью, ничуть не лукавя, сказал Олег. – Дай почитать».

«Ага, интересно? А не получишь».

Борька шастал по комнате, разгоряченный, суетливый, и вдруг остановился – опомнился:

«На».