Полынь на снегу (Повести, рассказы)

Клавдия Павловна не так уж намного ошиблась. Горожанка, она не знала, что время уборки в тех краях еще не подошло, но хлеба, возделанные руками ее дочери, наливались все тяжелей, все полней, все могучей. Вся степь уже сверкала на осеннем солнце их червонным золотом. Степь, которая и в самом деле не имела ни начала, ни конца, ни края…

«Но пасаран!»

Наступает день — мальчишке исполняется пятнадцать лет. Ни много ни мало — пятнадцать. Он встает рано утром, гораздо раньше обычного, но, оказывается, весь дом уже давно на ногах. На столике возле кровати «именинника» подарки. Какие-то смешные, трогательные сверточки и кулечки.

«Ну-ка, посмотрим, что здесь такое? Конфеты — мои любимые! Это, конечно, от сестренки. Рисовальный набор? Это от мамы или от деда».

А вот и телеграмма от отца — первая за целый месяц. Адресована она ему, Владику, лично…

Где сейчас танкер «Комсомолец», с борта которого пришло короткое отцовское поздравление? Сколько морей пересек он за этот месяц? Скоро ли бросит якорь в порту далекой страны?

Над кроватью Владика в самодельной фанерной рамке висит картина. Мальчишка нарисовал танкер таким, каким увидел его на одной маленькой, мелькнувшей в газете фотографии. Корабль, сияющий всеми цветами радуги, круто взмыл на гребень литой штормовой волны — не какой-нибудь, девятой от кромки горизонта! Мачты «Комсомольца», чуть наклонившиеся под ветром, устремлены в низкое небо непогоды, которое сразу с нескольких сторон разрывает угластая молния…

Если бы мальчишка знал, что примерно так все оно и было!

Мертвая зыбь и скалы чужой, неизвестной земли. Мачты, нацеленные в серое грозное небо, — больше, к сожалению, нечем было в него целиться.

Черный самолет раскалывает тучи над танкером и уже со второго захода начинает обстреливать и бомбить мирный корабль с мирным грузом.

Голодные дети Барселоны напрасно встречают танкер «Комсомолец» у берегов Испании, дети России тщетно ждут его обратно…

В те дни пионерский отряд, в котором состоял Владик, вступил в переписку с испанским послом. Письмо написали на общем собрании отряда, а передать его поручили Владику — он жил недалеко от посольства и рассказывал, что видел посла уже много раз:

— Он выходит прямо на улицу, разговаривает даже с незнакомыми людьми!

— Так ты уж смотри, без задержки и в собственные руки чтобы! И не спутай с кем-нибудь. И скажи ему… — в десятый раз инструктировали Владика товарищи.

— Не спутаю. В нашем дворе его все теперь знают.

Наверное, ни одна сверхсрочная нота на свете не была доставлена так быстро, как это послание. Вместе с письмом запыхавшийся дипкурьер вручил послу красный галстук, только вот никаких слов при этом сказать не сумел. Пришлось на другой день ему честно признаться в отряде:

— А про наказ забыл я, ребята…

— То есть как это забыл? Ты же не чай пить к нему пришел, ты выполнял серьезное поручение. Неужели ни единого слова не сказал?

— Ни единого.

— Ну, а он что?

— И он ничего. Взял письмо, взял галстук, пожал мне руку — вот эту. И все.

Владик виновато и робко протянул правую руку, которая, как живой свидетель, должна была сейчас подтвердить ребятам, что он действительно был у посла, и все вдруг взглянули на так некстати растерявшегося мальчишку с уважением и завистью, как на настоящего героя.

— Сам Марселино Паскуа?..

— Ну конечно, сам, кто же еще?

Владику верили и не верили. А когда через несколько дней почтальон принес в школу пакет из посольства, срочно послали за Владиком.

Письмо лежало на красном сукне стола в ленинском уголке. Ребята молча и торжественно сидели вокруг и ждали счастливца, знающего испанский язык.

Владик прибежал взъерошенный, распаленный. Он разволновался так, что не мог сразу разорвать плотную бумагу конверта, а когда вытащил похрустывающий, глянцевитый листок, даже руками развел от удивления:

— Да тут все по-русски написано!..

Он постоял, беззвучно шевеля губами, потом добавил:

— Испанских только два слова: «Но пасаран!» Это клятва у них такая против фашистов.

Посол благодарил пионеров за внимание, за добрые чувства, а на просьбу ребят взять их добровольцами в ряды борцов за свободу республиканской Испании почему-то не ответил.

— Как же так? — пожал плечами кто-то. — Неясно как-то получается.

— Очень даже ясно, — сказал Владик. — Хороший он человек, но дипломат все-таки. Это тоже понимать нужно. Я считаю, нам надо готовиться.

Вожатый, который был всего на год старше своих подопечных, согласился с Владиком:

— Служба у него такая. Но человек, видно, настоящий. Не зря мы ему галстук послали!..

Недавно, побывав в Ленинграде, я встретился с Владиком — с Владиславом Витальевичем Кашириным, директором прославленного завода.

Мы стояли с ним под ветром на берегу беспокойной весенней Невы, вспоминали юность и молчали, как всегда бывает после долгой разлуки.

Опершись о чугунные перила набережной, мы глядели, как в быстрых волнах белый лед перемешивался с белыми апрельскими облаками, и уже невозможно было понять, где облака, где льдины, или, как сказал поэт: