Полынь на снегу (Повести, рассказы)

Я развернул клочок исписанной карандашом бумаги и прочел:

«Спасибо вам, дорогой товарищ Олег Николаевич. От всей семьи, от всей деревни нашей низкий поклон вам. Присланный вами портрет у нас в клубе повесили. Люди со всей округи идут посмотреть нашего батю…»

Оторвавшись от письма, я с недоумением поглядел Олегу в глаза:

— Что же ты нарисовал им такое?

Он взял меня за локоть и повел в другую комнату, где стоял его рабочий стол.

— Вот, взгляни на эскиз. Себе на память оставил.

С прибитого к стене куска сурового полотна прямо на меня шагал могучий, веселый старик. Развернув плечи, он шел по пояс в бушующей золотом ржи. Две медали на его груди — за войну и за труд — сверкали так ярко и были выписаны так отчетливо, что казалось — они слегка позвякивают в такт широкому шагу хозяина.

На высоком чистом лбу Грачева горели лучи еще совсем теплого осеннего солнца.

Ураган

Это случилось у нас в Копани минувшим летом. В деревянном домике на берегу речки Безымянки поселился детский сад. Я поначалу было расстроился: иметь такое беспокойное соседство во время единственного отпуска в году участь незавидная. Но ребята оказались народом симпатичным и трогательным. С интересом стал наблюдать я за их жизнью.

Уже через несколько дней мы познакомились, и многих детей я знал не только по имени и фамилии, но чуть ли не по отчеству. Особенно понравились мне два неразлучных друга — Андрей Черников и Леша Лагуточкин. Их назначили ответственными за живой уголок, и надо было видеть, с каким старанием охотились малыши за всякой лесной всячиной, какой диковинной раскраски и формы листья находили на самых обычных деревьях.

Беззаботно и весело жилось ребятам на берегу Безымянки, но однажды я встретил их и не узнал. Шли они с прогулки тихие, как-то вдруг повзрослевшие. Ни песни, ни шутки в строю.

— Что с вами, ребята?

— У нас ласточкины гнезда разорены. Вы разве не знаете? — сказал, исподлобья глянув на меня, Черников.

— Как разорены? Кто ж это сделал?

— Пусть Эльза Алексеевна вам расскажет.

Я пропустил весь молчаливый строй, остановил воспитательницу:

— Эльза Алексеевна, что я слышу?

— Не говорите! Все так переживают.

— Что же все-таки произошло?

— Целый месяц весь сад грипповал. Некоторые ухитрились побывать в изоляторе по два раза…

— При чем же тут ласточки?

— Представьте, при чем, — не очень уверенно сказала Эльза Алексеевна. — Приезжали с эпидемиологической станции, предупредили: ласточки грипп разносят. Да, да…

— Быть не может.

— Точно, наукой доказано — ласточки. Вернее, не они сами, а насекомые, которые у них под перышками.

Я с удивлением глянул в синие глаза Эльзы. Они были широко раскрыты, и в них, несмотря на всю категоричность ее слов, можно было отчетливо прочитать: «Наука наукой, а птицы, по-моему, все-таки не виноваты. Тоже придумали, где вирус искать!» Но вслух она опять сказала, что как раз в них, в ласточках, причина всех бед.

— Мы, конечно, приняли все меры к тому, чтобы детей не травмировать. Они ни о чем и не догадались, — заверила меня девушка.

— Как же вы объяснили ребятам?

— Мы сказали им, что приближается ураган. Закрыли все двери, занавесили одеялами окна и позвали уборщика дядю Пашу. Вы его знаете, горбатенький такой, всегда, как доктор, в белом халате ходит. Он пришел с метлой и, зажмурившись, стал сбивать гнезда…

Эльза Алексеевна именно так и сказала — «зажмурившись», и я отчетливо представил себе нелепую и дикую сцену.

Вечером меня пригласили в детский сад. Заведующая Елена Сергеевна, решив как-нибудь отвлечь детей, попросила показать снятый мною фильм о поездке по Волге.

Когда на экране появились острокрылые, похожие в полете на ласточек чайки, сопровождавшие наш теплоход с самого начала пути, я понял, что картина выбрана не совсем удачно.

— Чайки, чайки! — Ребята замахали руками так, что пятипалые тени их заметались по белому полотну вперемежку с птичьими крыльями.

Я постарался прогнать эти кадры быстрее, но на смену им подоспели другие — теперь это были уже самые настоящие ласточки, снятые мною на ослепительно белом фоне древнего Казанского кремля…

В зале стало тихо, я перестал давать всякие пояснения, кое-как докрутил ленту, показавшуюся мне в тот вечер бесконечно длинной. Когда зажегся свет, первое, что я увидел, были грустные лица детей. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, я сказал:

— Только, чур, носа не вешать! Ну что ж теперь поделаешь, раз случилось такое. Ураган есть ураган. Вы ведь все поняли?

— Поняли, — за всех ответил Лагуточкин и вздохнул совсем как взрослый. — Был большой ураган.

— И ты понял? — спросил я Черникова, который на вид был самым крохотным.

— Было страшно, когда был враган, — ответил Черников (он именно так и сказал — «враган», как будто название это происходило от слова «враг»).

— И не так уж страшно, — еще раз попробовал я успокоить ребят. — Ну, был и прошел. Правда, Андрюша? — снова обратился я к Черникову.

— Он был с метлой и в белом халате. Мы все видели, не думайте, что раз мы в малышовой, так ничего не понимаем.