Полынь - трава горькая (СИ)

— А может признаться? Я вас впутывать не буду, и Ромку с жильцами его, скажу сам один, свидетелей же нет…

— Вот, что ты Леха? Если не сядешь, так штраф припаяют, и с чего вы с матерью платить будете? Нет, здесь с умом надо. Объяснительную писать начальнику станции. Ты раньше хоть раз писал, что бассейны и шлюзы в аварийном состоянии?

— Конечно, сто раз писал!

— Вот это хорошо, — Митрофаныч поднялся, хлопнул Алексея по плечу, — а теперь напишешь, что при плановой проверке, когда ты бассейны смежные наполнил, решетки и повылетали, дельфины в стрессовом состоянии, никто за ними не наблюдает, не лечит, что они вообще опасны стали, агрессию проявляли последнее время, выбили решетки и ушли в море, а ты один их удержать не смог. Что ты сообщал об аварийном комплексе, да никто тебя не слышал. Синяков они тебе не наставили? Утром в травму езжай, жалуйся тут болит, там болит, пусть запишут, как производственную, к заявлению справку приложишь, может еще за моральный ущерб получишь. А насчет жилья — мать у тебя ветеран труда… тоже подумать надо… короче идем уже, что сидеть, ушли они и слава богу. — это Митрофаныч громко сказал, для всех и добавил, — в наших общих интересах всем, кроме Алексея, как можно скорее покинуть территорию биостанции.

***

Роман, Сергей и Нина домой возвращались как и пришли на биостанцию — пешком. Константин Митрофанович такси вызывать не посоветовал, лишний свидетель зачем? Да и пешими тропами выходило быстрее.

С фонарем, который Рома одолжил у Алексея, они шли и шли. Видно было только каменистую белесоватую тропу, широкую, но неровную, все остальное тонуло в бархатном мраке карадагского предгорья. Редко высвечивались прострелы фар на серпантине, заползали за поворот и трасса снова погружалась в темноту.

Роман светил, он шел впереди, Сергей крепко держал Нину за руку и следовал за ним. Луна давно зашла, а рассвета не было.

— Вот здесь осторожнее, спуск будет крутой, а потом на трассу выберемся и до самого дома почти по хорошей дороге пойдем, — приостановился Роман.

— Хорошо, спасибо, — ответил Сергей, а Нина молчала, у неё никаких сил уже не осталось. Слишком длинным и напряженным оказался день, сейчас каждый шаг по пересохшей тропе давался с трудом.

— Ну потерпи, скоро уже, — Сергей чувствовал её усталость.

Нина благодарно сжала его пальцы, но ответить не смогла. Дойти бы и лечь! Ноги гудят, голова болит, кружится. Даже знобит, или она снова обгорела? Если бы Сергей не вел её, то села бы где-нибудь на камень, а лучше свернулась клубочком и заснула. Глаза на ходу слипались.

Нина и не поняла даже в какой момент Сергей взял её на руки и понес, она не заметила, что потеряла левый шлепанец, не помнила, как оказалась наверху, в комнате. Только, когда Сергей укладывал её на кровать проснулась.

— Сережа, пришли уже?

— Да. Ты спи, спи

— А в душ… — это была мысль или невнятное бормотание? Нина не поняла.

— Завтра в душ.

Он раздел её уже сонную, уложил удобнее, расправил на подушке спутанные волосы. Знал — Нина станет сокрушаться, что не расчесать.

А сам все не ложился, смотрел на неё.

В комнате горел ночник-свеча, огонек прыгал неестественно ритмично, не похоже на живой огонь. Вместе с ним дергались на стене тени. Сергей задумался, долго просидел так. Сейчас, когда Нина крепко уснула, он мог позволить себе сбросить маску владения собой. У него тоже болела голова, но он не обращал внимания, тревожило не это. Весь день Сергей откладывал, отодвигал сомнения, но невольно наблюдал за Ниной и Романом, пытался понять. Эти мысли жили в нем с того момента, как он увидал рисунки.

Да, он ревновал! Даже не зная наверное, только потому, что другой мужчина видел её так, не просто обнаженной, а… открытой, желанной. Мало того, что чужие взгляды, чужое чувство касалось её. И она позволяла, не закрывалась, вот в чем беда! И там, у ручья, было ли его нетерпеливое безумное желание стремлением доказать и себе самому и Нине, что она принадлежит ему одному, или все-таки любовь превозмогала ревность? Он не мог отпустить её, надо было приехать в такую даль, в чужой недостроенный дом, чтобы понять, что без Нины жизни у него не будет нигде! Почему раньше не говорил ей такого? Сейчас, если скажет, то получится мольба не бросать, а это путь к несвободе и к нелюбви одного из них, второй будет любить за двоих — это не правильно.

Когда он увидел… Первой здравой мыслью после яростной обиды было — отпустить. Ведь Нина сама уехала от него, у неё был выбор, и она выбрала свободу. А потом он решил, что не отпустит, не отдаст. Любовь? Наверное… И разумные доводы перестали работать. Сергей не знал себя таким — не правильным, первобытным.

Да, он следил! Ловил их взгляды, прислушивался к интонациям. Когда только приехали, из машины вышли он стал смотреть. Было больно, больно! Едва сдержался, чтобы не схватить её, не накричать, заставить признаться. И это был бы разрыв. Свобода для неё и для него. А он хотел свободы вдвоем, чтобы Нина добровольно с ним осталась. Искал подтверждения, замирая сердцем…