Полынь - трава горькая (СИ)

Только… нельзя сказать ему, нет, нельзя. Мучиться будет, виноватым себя чувствовать. А разве это он виноват? Она, дура, не дождалась, а он ведь приехал. Один день всего!

От обиды навернулись слезы и золотистые шляпки грибов фонариков внизу дрогнули.

Ничего она не скажет! Будет так жить, если Сережа правда любит. А не любит — так уйдет, освободит его, и все равно ничего не скажет. Пусть ему будет легко!

А когда приехали из степи, а Сережа тут, какая радость в ней, все задрожало! Только ведь заметно было, что они с Ромой. Или не заметно? Мог Сергей заметить и промолчать? И после этого так любить на реке? Нет… вряд ли… значит, не заметил, усталый был с дороги. И слава Богу, значит, все правильно, ангелы ведут, как бабушка говорила.

Нина вернулась в комнату, вышла в коридор и вскрикнула, столкнувшись в дверях с Сергеем.

— Ой! Напугал как! — засмеялась она.

Рядом с ним все мысли из головы вылетели осталось только желание, чтобы Сергей скорей её поцеловал.

— А ты что бродишь? Да босиком.

— Я тапок не нашла.

— Так мы его потеряли, когда я тебя нёс.

— А ты нес?! Всю дорогу?

— Нет, не всю, это я бы сломался от станции нести. Только когда ты на ходу засыпать стала. Чего проснулась?

— Пить хочу. А ты почему не спишь?

— Я… машину ходил глянуть, за забором на дороге стоит все-таки.

— Да кому мы здесь…

Нина не договорила, потому что со стороны ворот раздались настойчивые гудки. Кто-то немилосердно сигналил. Нина снова побежала на балкон, Сергей прошел за ней.

— Смотри, смотри! К нам, — она указала на легковую машину с включенными на яркий дальний свет фарами. Легковушка стояла у ворот. Кто-то вышел из нее, с силой хлопнул дверью и быстро пошел через двор к дому.

— Мужчина вроде, к Роману наверно. Может постояльцы? — предположила Нина.

— Ночью-то? — покачал головой Сергей

— Ну мало ли, по интернету забронировали. Я оденусь на всякий случай.

— Зачем? Лучше ляжем спать, — Сергей определенно не хотел пускать её.

— Ну, Сережа! Мне на кухню надо, пить хочу.

— Я принесу…

В коридоре раздался грохот, и затем замолотили в дверь их комнаты, которую Сергей плотно прикрыл за собой.

— Кто-нибудь! — мужской голос показался Нине знакомым. — Кто-нибудь! Вызовите скорую!

Нина распахнула дверь, Сергей щелкнул выключателем. На пороге стоял Митрофаныч и беспорядочно разводя руками повторял:

— Скорую надо! Ромке плохо…

Нина обернулась к Сергею и увидела, как страшно он побледнел.

— Да, да, сейчас, — заметалась она, одной рукой удерживая на груди простыню, — сейчас телефон…где же сумка…

Роман хотел только одного — чтобы Сергей скорее ушел. Между ними все было сказано, все из того, что можно сказать. И Роман боялся не сдержаться, перейти границу дозволенного и тем самым обидеть Нину.

Она не жаловалась, не откровенничала, но разве он не видел? Ее печальные глаза, обиженные губы, опущенные плечи. И он рисовал, рисовал, а хотел бы обнять, жалеть, защитить. Он не знал любовь ли это, не разбирал — настоящее, или так… Он не представлял, что есть любовь, в чем она. Желание близости с Ниной казалось постыдным, но он не мог думать иначе. Чувствовал себя виноватым, но так хорошо было томиться по ней. И он рисовал… переносил на бумагу, на холст все, что натянутой струной дрожало в душе. Касался каждой линией, каждым штрихом. И в эти мгновения она принадлежала ему, была только его…

Но Нина ждала Сергея. Побежала к нему, как только увидела…

Обещала: "Это останется навсегда, будет только нашим", а сама отбросила в сторону, как смятый пучок травы.

Неужели он смог бы смотреть, как Сергей сожжет рисунки. Его любовь! Нестерпимо хотелось крикнуть: "Где же ты был, когда она ждала тебя? Почему не рядом. Как ты смел… И зачем приехал сейчас. Зачем сейчас?!"

Вот, наконец, свернул листы, вышел из грота, поднимается по тропе. К ней…

Роман бессильно опустился на камни, прижался спиной к холодной шершавой стене. Все… некуда ему, домой надо. Домой.

Странно, но раскаяние почему-то подкатило к сердцу, что бросил там все, не предупредил, уехал. А как они справляются, столько работы. Стирать надо, убирать, номера готовить. И не все заселил, сами отдыхающие не придут. И за продуктами на рынок некому, отца не пустишь, он деньги пропьет, а мать сто лет в Приморске не была, тяжелое носить не может.

Роман вспомнил, как слышал её голос ночью, никогда такого не бывало.

Здесь на расстоянии злоба и обида, которую он испытывал к ней показалась не верной, или это близость с Ниной изменила все? Нина жалела его, он понимал и мать наверно жалела по-своему. Очень давно, когда еще на юге не жили, бывало и обнимет, скажет: "Ромчик, ты у меня один", а он не предупредил…

Дождаться пока совсем рассветет, да и ехать домой. А Нина с Сергеем пусть живут в коттедже сколько надо. Если захотят…

Мысли о ненавистных обязанностях в Береговом словно запечатывали его боль, обволакивали, оглушали чувства. Живут люди и так, а он рисовать, кому нужны его картины? Вернется и будет арбузные корки под деревья закапывать, да сортиры мыть. Ну и что? Значит такая у него судьба, назначение.