Полынь - трава горькая (СИ)

Она села на постели, ступни коснулись прохладного ламината. Хотелось пить, но идти на кухню побоялась, вдруг там Сергей с Романом. А как Рома поведет себя? Почему-то держалась в ней стойкая уверенность, что Роман не скажет, даже если Сергей впрямую спросит. Только не спросит, нет, давно бы у неё спросил, если б хотел знать. И она сказала бы всю правду, сказала! Это легче, чем в себе таить, а таить теперь придется всю жизнь… Сможет ли? В первый раз она сама с собой осталась, есть минутка, чтобы подумать, а так Сережа весь день ни на шаг не отходил, руку из своей не выпускал.

Да, вот всю правду, а в чем правда? Прежде самой надо понять!

Нина встала, и только тут поняла, что раздета… а кто же… Конечно Сергей раздел её, только трусики оставил, а сам не лег, ушел. Почему? Она стянула с кровати простыню, которой была укрыта, накинула на плечи, запахнула, вышла на балкон. Оглушительно звенели цикады, так громко, что приходило ощущение невесомости, как будто плывешь в этих плотных, непрерывных звуках. Они поднимались от земли выше, выше, лезли в уши, в голову. Как тут думать… Что там? А… да… правду… сказать Сереже правду. Так было бы хорошо поговорить, выяснить все, он же любит выяснять, он правильный и понял бы. Нет, не понял бы, если любит — не поймет, ревность помешает. Но неужели не догадался?

На балконе стояли белый пластиковый круглый стол и два уличных кресла с плоскими ковровыми подушками на сиденьях. Нина села, подобрала наверх ноги, обхватила колени, прикрыла глаза, слушала цикад… Они и в степи были, но не так слышны, или из-за ветра, там еще травы шумели. Хорошо…

И она вспомнила, как лежала в траве, вот также прикрыв глаза и солнце горячее на щеках. Истома и хотелось, чтобы Сергей поцеловал. Как!? Не Рома? Так она про Сережу думала? Нина раскрыла глаза, осмотрелась, внизу в той части, где уже обустроили сад, горели низкие самозаряжающиеся от солнца фонарики. Они большими грибами со светящимися ножками и круглыми шляпками были посажены вдоль дорожки и у плетеных качелей.

Нина вздохнула, облизала губы, ей очень хотелось пить… Она стала думать, пытаясь открутить все назад, к тому дню, когда сошла с поезда и оказалась одна на пустом перроне. И тогда уже она думала — почему не с Сережей? Почему, почему? Точно села бы на чемодан и ревела, если бы Роман не подошел. При нем постеснялась.

А дальше? Она все думала, думала… тогда, не теперь, что у них все плохо, что они насовсем разошлись, что он разозлился. Он не любил, когда Нина думала про то, что он сердится, в девяноста девяти случаев из ста она домысливала, сочиняла его раздражение, потому что боялась его, она терялась, переставала понимать, что происходит, если он сердился. Это не укладывалось в её представления об их отношениях, если любит — не может сердиться, если сердится — значит не любит, если не любит, то расстались навсегда.

И так у неё всю дорогу в мыслях был Сережа, Сережа, Сережа. Хоть он и не позвонил, а она все с ним про себя разговаривала. Глупо. Но хорошо! Уехав, поступив по-своему и, в конечном счёте по-дурацки, она осознала, что любит его гораздо сильнее, чем ей казалось. Любит и хочет быть с ним, и чтобы между ними было все хорошо, без ссор.

А Ромка? Он влюбился, такой несмелый, юный, а горячий. Все у него в глазах прочесть можно было. Сережу Нина таким не знала. А если бы? Вот если бы он таким был, как Ромка, то как у них вышло бы? Он бы также в неё влюбился? И краснел, смущался, целовал неумело. Нина с раскаянием признавалась себе, что желание увидеть рядом Сережу было гораздо больше, чем сострадание к Роману. Она, конечно боялась, что он начудит, если она ему резко откажет, но уступила она не потому, а из желания близости с Сережей. Его губы представляла и руки, его нежность. И на берегу, и дома, и в степи. Потому не лгала Ромке, когда говорила, что это для него не настоящее и вины не чувствовала. Ведь Сергей не поехал с ней! Бросил… Она так думала, а подождала бы, перетерпела…

Нина усмехнулась горько, вспомнила не к месту любимую сказку про Царевну Лягушку, как та сокрушалась: " Эх, Иван Царевич, что же ты кожу пожог лягушачью, подождал бы три дня — навек бы твоей была. А теперь ищи меня…"

— В тридевятом царстве, в тридесятом государстве, — сказала Нина и решительно встала. Да! Она все испортила, не подождала. И вот это теперь: свадьба, фата, букет невесты, поздравления, счастливые родители, Сережа…

А она лгунья, лгунья! Будет смотреть ему в глаза и лгать, как сегодня на реке! Почему лгать? Она же его только любит. Ромку жалела, и не в жалости дело — хотела хоть так Сережу вернуть, рядом почувствовать. И чтобы влюблен был так по-мальчишески.

А он по-мужски… как любит! Боже, что делалось с ней, когда он…

Нина невольно провела ладонями по груди, даже сквозь ткань почувствовала твердость сосков. И нисколько не стыдно ей, что она Сережу хочет. Всего! Никогда ни с кем его больше не сравнит, другой он и лучше всех.