Полынный мед (главы из романа)

- У-у-у! - выпучив глаза, взвыл Спотыкайло.

Совершенно ошалев он уставился на свой "макаров", который открывая и закрывая дульное отверстие, выговаривал слова:

- А ты за какие такие грехи в людей пулять будешь? А? Отвечай, душегуб!

- Господи! - простонал сержант и нажал на курок.

- Тьфу, - сказал пистолет и вяло выплюнул пулю на пол.

И тут наконец санитары ухватили Спотыкайло под белы рученьки и умело принялись облачать его в смирительную рубашку.

- Отпустите! - заверещал сержант, отчаянно брыкаясь. - Вы не имеете права! Я работник органов. Можете проверить. Моя фамилия... Менжинский! Нет... Дзержинский! Нет... Нет... Моя фамилия...

Но как не пытался сержант Спотыкайло вымолвить свою фамилию, у него ничего не получалось. Он был красен от натуги, обильные слезы текли по щекам, а язык все выкручивался да выгибался не так, как следовало, упрямо сообщая всем, что товарищ имеет фамилию Дзержинский, а также имя - Феликс Эдмундович.

И даже когда сержанта увели, еще долго из коридора, а затем с улицы раздавалось тоскливое и слезное:

- Да я же из... чека! Я... Феликс Эдмундович... ПА-МА-ГИ-ТЕ!!!

- Ну, братец, - вытирая слезы, всхлипнул Ярило, - повеселил ты нас. Особливо, как пистолет человечьим голосом молвить стал. Я и сам обалдел.

- Да, - хмыкнул Даждьбог, - это тебе не мужьям рога цеплять.

- А я тут причем? Они у них сами растут. Я лишь ветвистость определяю да форму.

- Ты еще скажи, что ночуешь на своей лавке.

- Думай, что говоришь, - обиделся Ярило. - Если бы я дома ночевал род славянский давно бы перевелся. Ты на мужиков нонешних погляди. Разве ж то жеребцы? Мерины сивые, и только. Они ж импотенцией страдают, как прежние - насморком. А все почему? Потому что бабам свободу дали. Вот они за все свои обиды многовековые и расплачиваются. И уже не мужик в доме хозяин, а баба. А коль баба в доме гаркнет как следует, то у мужика окромя волос разве что встанет? От нервного стрессу и импотенция. Нет, бабам свободу давать нельзя...

- Хватит, - оборвал разговорившегося любвеобильного бога Перун, - к делу пора переходить.

- И то, - согласился Возень.

Серега вдруг почувствовал, что перестал удивляться. Пугаться тоже не хотелось. Видать, психика человеческая тоже имеет свои пределы. Перешагнул их - и все представляется в ином свете. Можно спокойно беседовать с богами, словно перед тобой не вечно живущие, а обыкновенные деды, греющие кости, сидя на завалинке деревенской избы.

- А можно вопрос? - спросил он. - О вас я, к примеру, знаю, - Серега кивнул в сторону чинных старцев, - вернее слышал. Но вот о вас? - Бубенцов вопросительно посмотрел на Возня. - Литература у меня хорошая, да и на память не жалуюсь, но как-то...

- Что правда, то правда, - усмехнулся Возень. - Имя мое для тебя незнакомо... Как бы тебе объяснить...

- Говори, как есть, - буркнул Перун.

- И то верно, - согласился бог торговли. - Я, Сергей Данилович, честно говоря, не местный, и Вознем меня только здесь величают. Вам-то я скорее известен, как Гермес.

- Так это ж греческий бог, - удивился Бубенцов.

- Не греческий, - поморщился Возень-Гермес. - Родом я из Малой Азии. Потом уж с греками работать согласился. Они мне функции расширили, ну, храмы там, то се...

- А ты и соблазнился, - укоризненно покачал головой Велес.

- Не соблазнился, а поступил в соответствии с требованиями времени, возразил Возень. - Думаете, легко себе на плечи лишний груз взваливать? А ничего не попишешь, тяни из последних сил - не то забудут. Торговлю я вообще с римлянами осваивал, а до них драхму с оболом путал.

- Так вам сейчас благодать, - не выдержав, встрял Серега. - Вам, то есть Меркурию, нынче чуть ли не весь мир поклоняется.

- Мамоне он поклоняется, а не мне, - скривился Возень. - У вас вся торговля только на бумаге живет, а в иных государствах такое жулье, что лучше и не соваться. Не посмотрят бог ты или лох - в два счета вокруг пальца обведут. Только и хватает сил да таланта, чтобы родственников прокормить. Они ведь как дети малые. Ветер могут поднять, пожар утворить, землетряс устроить, а вот на жизнь заработать - умишка... - Возень покосился на насупившегося Перуна и закашлялся. - Гм-гм... В общем, я этим занимаюсь, по моей это части. Вот, ларьков пооткрывал, зарабатываем на хлеб насущный. Правда, перестройка ваша того и гляди в перестрелку перейдет, но все едино легче жить стало, вольготнее.

- Ага, - кивнул Серега. - Хош - бомжуй, хош - воруй, хош - на все плюй. Прям как в стихотворении:

Я демократию люблю.

За что? Пожалуй, сам не знаю.

Но добрым словом поминаю

Что день тебя... и мать твою.

- Здорово! - крякнул Ярила. - Твои что ли, малец, стихи?

- Угу.

- Нет, ты не прав, - сказал Возень. - Многое нынче изменилось. Свобода - вещь хорошая.

- Это точно, - вздохнул Бубенцов. - Свободны мы, как сморчок в полете. Вы - боги, а, стало быть, начальства над вами нету. А у меня и начцеха, и начальник смены, и технолог, и главный инженер, и директор. И все в унисон твердят: "Не нравится - пиши заявление". Нет, раньше правды не было, а теперь и вовсе.