Полынный мед (главы из романа)

"Смылся, - вяло подумал Алексей, - опять надул. А может и не было никакого черта? Приснился. Или пригрезился на почве нервного стресса..."

Додумать до конца не успел. Заснул.

Глава шестая

Утром после известной пьянки в Доме литераторов в голове у Семы Боцмана безо всякой на то прописки в соответствующих органах поселились отчаянные африканские негры, наглым образом колошматившие дубинками по своим громогласным там-тамам. Тихо завывая, Сема зажимал голову между ладоней, опасаясь, как бы она не разлетелась на куски. Одетый в дорогой халат с золотой каймой, он полулежал в кресле и томился ожиданием домработницы, посланной за пивом.

"Вот дурень, - стеная думал Сема, - всегда ж страдаю от водки, ан нет, как подают - не отказываюсь. Да и кто от дармовщинки отказывается? На шару, как говориться, и уксус сладкий".

Слово "уксус" особо сильно воздействовало на нервную систему литератора, и семино уже немолодое щекастое и холеное, с благородной ямочкой на подбородке, лицо перекосилось, будто маринист на самом деле испробовал этот самый уксус.

А домработница все не шла и не шла. Сема с тоской смотрел на каминные часы, ибо ровно в двенадцать его ждали в издательстве с последней главой романа "О бедных пиратах замолвите слово". Однако надо было еще дописать страниц шесть концовки, чего, понятное дело, в том состоянии, в котором пребывал маринист, сделать было совершенно невозможно. Самое обидное, что концовка эта, которой автор отводил особое место в романе, была заранее продумана. Причем давно. В ней царь Иоанн Грозный вручал премию за неправедные труды пиратам с Ильмень-озера, тем самым пиратам, которых самодержец лично вызвал с Антильского моря для подрыва экономического благосостояния богатейших боярских семей. Истории с географией Боцман не знал и надеялся, что при написании царской речи вывезет его бойкое перо, находчивость, да передовица центральной газеты. И вот - на тебе!..

Когда Сема уже принялся проклинать всех домработниц на свете, в прихожей раздался звонок.

- Во, дура же, - простонал Боцман, - ключи в кармане, а она трезвонит.

Звонок повторился.

- Прасковья, сама отворяй! - крикнул Сема, стараясь при этом не повредить терзаемой неграми голове.

Посему крик выдался вялым и слишком тихим.

В дверь начали стучать.

- Да иду же, иду! - простонал Боцман, пытаясь оторваться от кресла.

В дверь уже барабанили, причем, явно ногами.

Продолжая сжимать голову в тисках рук, Сема вошел в прихожую, и в этот самый момент дверь с треском обрушилась в квартиру вместе с рамой и штукатуркой. Сема резко отшатнулся, забыв навсегда о больной голове, ибо в дверной проем тут же полезла разношерстная публика, размахивая саблями и кремниевыми пистолетами.

Впереди всех шкандыбал на деревянной палке вместо ноги здоровенный красноносый детина с густой и жирной бородой, в которой запутались разнокалиберные хлебные крошки. Увидав Боцмана, детина радостно заорал:

- Тысяча чертей! Вот он, писака! Вяжите его!

"Где-то я его уже видел", - испуганно вздрогнул Сема и рванулся обратно в комнату.

Сзади заулюлюкали, засвистели, послышался топот множества ног.

Сема ухватился за тяжеленный секретер и, побагровев от натуги, придвинул его к двери, которую тут же стали пытать ногами. Клацая от ужаса зубами, Сема оглядел комнату, лихорадочно прикидывая, чем бы можно было укрепить баррикаду, кинулся было к креслу, но в дверь придумали стрелять.

Сема плюхнулся на пол и жалобно завыл:

- Господи! Что же это деется? Среди бела дня вламывается какой-то сброд и пуляет куда ни попадя. А доблестная наша милиция? Она-то куда смотрит?

Вспомнив про органы правопорядка, он кинулся было к телефону, но вот беда, покуда Сема разлеживался на паркете, обливаясь слезами, драгоценные секунды невозвратно канули в Лету.

Налетчики справились с дверью, искромсав ее сабельками на мелкие кусочки, словно то был качан капусты, а не добротная, прессованной фанеры совдеповская дверь времен Леонида Ильича. И вот они, кровожадно скаля гнилые зубы, друг за дружкой начали просачиваться в комнату.

- Трубку-то брось, - скомандовал одноногий. - Брось, говорю!

Сема Боцман дрожащей рукой положил трубку на рычаг, с ужасом глядя на главаря шайки. Теперь он узнал его, и это привело литератора в еще больший трепет.

Перед Семой стоял герой его последнего, еще недописанного романа гроза морей, отпетый мошенник и кровожадный пират Деревяшка Джон.

"Господи, почему я не писал стишки про любовь? " - успел подумать Сема, прежде чем потерял сознание.

... Очнулся он от того, что кто-то мерно раскачивал под ним кровать.

- Прекратите безобразие! Я буду жаловаться! - возмутился Сема, открывая глаза.

Но в следующее же мгновение, он их закрыл, потому что находился маринист отнюдь не дома и возлежал не на кровати, как ему представлялось. Ложем служила деревянная палуба, да еще над головой высилась здоровенная мачта с туго натянутыми парусами. Но если бы только это... На верхней рее устроился здоровенный рыжий котяра, самым наглым образом показывающий Боцману нос.