Полжизни

— Позвольте узнать, графиня… вы по-французски-то сильнѣе меня… какъ слѣдуетъ перевести фразу: «femme à crime»?

Выговорилъ я эти три слова по-нашему, по-гимназически… Графиня не стала улыбаться моему произношенію и спокойно, но съ блескомъ въ глазахъ, спросила:

— Почему вамъ пришла на умъ эта фраза?

— Слышалъ я ее сегодня… и затруднился перевести какъ слѣдуетъ по-русски.

— Мнѣ кажется, выговорила она, чуть-чуть сжимая брови, можно перевести на два манера: женщина, сдѣлавшая преступленіе, или такая, которая способна на него.

— А!., значитъ мой переводъ былъ въ сущности вѣренъ?

— А какъ вы перевели?

— «Женщина-душегубка».

— Ха-ха-ха!., глухо разсмѣялась она и отдернула руку… вы все хотите въ народномъ стилѣ…

— Благодарю васъ, громко выговорилъ я и откланялся.

Она отпустила меня поклономъ, и когда я уже быть въ дверяхъ, окликнула:

— Николай Иванычъ!

— Что прикажете?

— Вы услыхали эту фразу сегодня въ театрѣ?

— Да-съ, сзади меня какія-то барышни мѣшали французское съ нижегородскимъ.

— Больше ничего?

— Больше ничего-съ.

— Прощайте.

Мнѣ захотѣлось оглянуться на нее ещз разъ; но я этого не сдѣлалъ. По моимъ внутренностямъ разлилось злорадное довольство: теперь я одержалъ побѣду. Такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось. Я смутилъ ее неожиданностью.

Но не успѣлъ я выдти изъ гостиной въ залу, какъ вопросъ: «неужели она въ самомъ дѣлѣ — femme à crime?» засосалъ меня.

— А очень мнѣ нужно! чуть не выругался я, и опять явилось обидное сознаніе, что и сегодня, въ литературномъ диспутѣ, эта графиня взяла выше нотой. Все ея существо точно обволакивало меня и, какъ я ни бѣсился. тянуло куда-то.

Въ передней я наткнулся на графа въ ту минуту, когда сонный лакей снималъ съ меня шубу. Графъ былъ очень блѣденъ.

Мнѣ показалось, что эта блѣдность — неспроста.

— Покойной ночи, графъ… окликнулъ я его, проходя къ лѣсенкѣ моего антресоли.

— А! отозвался онъ и, уставивъ на меня точно стеклянные глаза, твердо, но глухо проговорилъ: покойной ночи!

Я шагая чрезъ три ступеньки, вбѣжалъ къ себѣ наверхъ.

— Неужели я былъ правъ на хуторѣ? громко спросилъ я себя, и мнѣ вдругъ сдѣлалось жаль ее, эту смѣлую, крупную, даровитую женщину. Она тутъ учила меня уму-разуму; а мужъ въ это время!.. Но я не вполнѣ еще увѣрился, что графъ былъ въ такомъ положеніи.

«Зачѣмъ мнѣ читать Бальзака? думалъ я, ворочаясь въ постели. Довольно съ меня и того, что я здѣсь увижув.

Тогда я разсуждалъ съ задоромъ посторонняго наблюдателя и обличителя, и мнѣ казалось, что я такъ чистъ духомъ, тѣломъ и помыслами… Я уже забылъ, что часъ передъ тѣмъ, скажи мнѣ графиня лишнее, ласковое слово, я бы, быть можетъ, какъ звѣрь кинулся на вее…

XXIV.

Меня влекло въ голубую комнату, но пособилъ графъ: пришла очередь его «запискамъ» и «мнѣніямъ», хранившимся въ бюро.

— Я буду смѣло стоять за крестьянина, заговорилъ онъ торжествено въ первый вечеръ, какъ мы засѣли въ кабинетѣ, вы можете мнѣ вѣрить.

— А за землю крестьянина? спросилъ я его въ упоръ.

Тутъ онъ не то, что смутился, а многословно началъ развивать, что нельзя-же признать безусловное право власти — отнимать у дворянъ землю, что это хотя и симпатично, но сильно отзывается революціонной диктатурой и соціализмомъ, «а соціализмъ, какъ хотите…»

Захотѣлось мнѣ тутъ-же оборвать его, но я удержался. Я сообразилъ, что лучше сначала хорошенько у него все вывѣдать, а потомъ уже и рѣшать: какъ съ нимъ обходиться. Во всякомъ случаѣ, онъ былъ еще одинъ изъ самыхъ мягкихъ сквайровъ, и черезъ него я узнаю: каково-то настроеніе разныхъ вожаковъ «столбоваго дворянства» въ Москвѣ-бѣлокаменной?

Такъ я и сдѣлалъ. Онъ развернулся предо мной и въ тожо время какъ-бы заискивалъ моего одобренія; каждое его слово и каждый жестъ точно будто говорили: «согласитесь, вѣдь для московскаго барина я, право, очень порядочный человѣкъ и съ каждымъ днемъ исправляюсь».

И дѣйствительно, онъ «исправлялся». Это чувствовалось. Онъ похожъ былъ на ученика съ выдержкой, которому зарубили на носу: «коли ты не добьешься такихъ-то отмѣтокъ, то слѣдующаго класса тебѣ не видать, какъ ушей своихъ».

Это «школѣ» я приписывалъ и его сдержанность, ь тактъ, и положеніе его въ домѣ. Я послѣ болтовни черно-мазенькой барышни, спросивъ себя: точно-ли графъ въ рукахъ жены своей безсловесная пѣшка и въ домѣ—нуль, долженъ былъ отвѣчать: нѣтъ, это неправда. Онъ былъ баринъ, какъ слѣдуетъ быть барину; но какъ мужъ, онъ что-то слишкомъ ужь былъ порядоченъ. Я этакихъ мужей только изъ англійскихъ романовъ зналъ.