Полжизни

Довольно того, что вернувшись съ прогулки, всѣ три главный лица, завязанныя въ дѣйствіе, почувствовали себя покойнѣе. Наташа отправлялась въ Ливорно все съ тѣмъ же душевнымъ грузомъ; а себя я ужь больше не спрашивалъ: хочу я, не хочу ѣхать, пріятно мнѣ, или нѣтъ. Я зналъ и чувствовалъ одно: что развязка еще не подошла, и оставлять свой постъ — я не могу. А Флоренція, Ливорно, или какой-нибудь островъ Уйатъ или Монако — не все ли равно? Такъ или иначе, но за-границей разыгрывается послѣдній актъ.

XXVI.

Переѣздъ въ Ливорно совершился семейно, но безъ участія Рѣзваго. Ему почему-то нельзя было отправиться въ тотъ же день изъ Флоренціи; онъ мнѣ не сказалъ почему именно. Леонидъ Петровичъ сдѣлался со мною гораздо сдержаннѣе, и не трудно было замѣтить, что эта сдержанность стѣсняла его самого. Его, вѣроятно, остерегли пли посовѣтовали ему перемѣнить со мною обхожденіе.

Графиня не хотѣла дѣлать никакихъ особыхъ распоряженій насчетъ квартиры. Она не справлялась о виллахъ около морскаго берега и настаивала только на томъ, чтобы помѣститься въ отелѣ. Но шарабанъ и пони она перевозила въ Ливорно.

Мы и помѣстились въ «Англо-Американскомъ отелѣ», на самомъ берегу, въ пяти минутахъ ходьбы отъ моднаго купальнаго заведенія: «Stabilimento Pancaldi». Туть у каждаго было по комнатѣ. Въ первомъ этажѣ размѣстились графиня съ Колей и Наташей — по одну сторону коридора, графъ по другую. Я взялъ комнатку въ верхнемъ этажѣ. Графъ простеръ свою любезность до того, что подыскалъ Рѣзвому помѣщеніе въ сосѣднемъ домѣ: въ отелѣ ужь не случилось лишняго номера.

Поздоровался я съ моремъ. У меня къ нему нѣтъ привычки, но я родился на Волгѣ, и дѣтство свое провелъ, глядя на ея мореподобные разливы. Потребность въ созерцаніи обширныхъ водныхъ массъ жила во мнѣ, и сколько разъ мнѣ въ глуши моего хутора, или въ захолустьяхъ, куда я каждый годъ попадалъ, хотѣлось неудержимо очутиться на берегу, съ котораго видна синяя или сѣро-зеленая безграничная даль.

Тутъ, въ Ливорно, море было прекрасно, какъ и вездѣ; но порою слишкомъ ужь празднично, слишкомъ смотрѣло растопленнымъ золотомъ въ полдень, слишкомъ переливало лазурью къ закату. Но я впервые испыталъ, какой это безцѣнный другъ и повѣренный всякихъ думъ и сердечныхъ тайнъ. Сидите вы на камнѣ у самой окраины, легкая зыбь прибиваетъ ласкающіяся волны и поднимаетъ искристую пѣну. Все тотъ же звукъ, безконечноразличный въ самомъ однообразіи своемъ, шепотъ и журчаніе, плескъ и прибой… Закроешь глаза, и кажется тебѣ, что ты посреди океана на какой скалѣ. Ничего тебѣ не страшно, мысль витаетъ вширь и вдаль, совѣсть не допускаетъ сдѣлокъ, во всемъ ты слышишь одинъ голосъ правды, во всемъ доходишь до самаго конца. Да, нигдѣ такъ не думается, какъ на морѣ, нигдѣ такъ не вздрагиваетъ сердце отъ каждаго великодушнаго помысла…

И Наташѣ полюбилось море. Больше у насъ и не было убѣжища. Она испугалась, въ первый же день увидавъ, какъ шумно, людно и модно на ливорнскихъ купальняхъ. Съ ранняго утра у «Панкальди» толкутся разодѣтыя купальщицы и купальщики и осматриваютъ другъ друга. Изъ города спѣшатъ барскіе экипажи, фіакры снуютъ туда и сюда, дѣти бѣгаютъ и болтаютъ, на проходахъ между кабинами и подъ всѣми полотняными навѣсами сидятъ группами ничего не дѣлающія дамы и дѣвицы и показываютъ видъ, что занимаютъ себя пріятнымъ разговоромъ. Проходить между этими группами до свой кабины было для Наташи инквизиторской пыткой. Каждое утро она сбиралась на купанье, точно на выпускной экзаменъ. Графиня дѣлала ей мало замѣчаній; но то, что она ей говорила, было всегда ѣдко и совершенно уничтожало ее. Все это касалось ея внѣшности: туалета, турнюры, походки. Семейство ходило купаться въ одинъ часъ. Графиня совсѣмъ затмѣвала свою дочь, но ея туалеты ужь черезъ-чуръ бросались въ глаза рядомъ съ простенькими, только что приличными платьицами Наташи.