Полжизни

— Теперь мнѣ нечего и не предъ кѣмъ выгораживать себя — не предъ вами-же? А я то же скажу. И зачѣмъ только вы такъ мучились?.. Мало жили, а я была первая большая барыня на вашемъ пути — вотъ и вышло такъ.

Она скусила своими молодыми зубами шерстинку и ласково, точно старшая сестра, (какъ глядѣла на меня когда-то сотни разъ), выговорила:

— Вы вѣдь такой чудной… по добротѣ, что, я увѣрена, вы и за него сокрушаетесь, думаете, что онъ загубитъ себя, испортитъ дорогу, не добьется каѳедры. Ну, Николай Иванычъ, по старому пріятельству, признайтесь?

— Я совсѣмъ не такой сосудъ милости Божьей, графиня.

— Ха, ха, ха, я угадала… Не смущайтесь: онъ не погибнетъ и ему не дадутъ тратить свои силы на роль чичисбея… Даю вамъ слово, что онъ не выѣдетъ изъ Петербурга безъ диплома.

Она еще разъ улыбнулась и положила шитьё на столикъ.

— Вы куда же это, за море?

— За море, отвѣтилъ я.

— Дѣло. Вы такъ здѣсь за насъ настрадались, что не думаете ли пробраться къ мормонамъ?

Мы оба разсмѣялись.

— Не мнѣ, болѣе задушевнымъ тономъ начала она, разбирать: что вы выиграли и что потеряли, связавъ себя съ нашей семьей. Только вы вѣдь знаете, Николай Иванычъ: кто передъ вами сильно прегрѣшилъ, того не забывайте, когда придется плохо… Мало ли что можетъ быть!.. Тогда не побрезгуйте, заверните къ старухѣ, гдѣ-нибудь вотъ здѣсь, въ Италіи, на Lago di Сото. Тамъ все разныя окаменѣлости — заживо погребаютъ себя… тамъ и я куплю себѣ виллу… Заверните; хоть это и дерзко, а, право, никто васъ и тогда лучше не пойметъ…

Я всталъ.

— Идите, я васъ не удерживаю, милый гость… еще бы кое-что вамъ сказала, да… вы вѣдь человѣкъ дикій… бѣда заикнуться съ вами объ иныхъ вещахъ.

Точь-въ-точь какъ бывало, мнѣ протянули руку, такую же тонкую, бѣлую и нѣжную, съ античными пальцами. И я не могъ не поцѣловать ее.

— Прошу не разсердиться: вашего адреса не спрашиваю, а мой — Florence, poste restante.

Я вышелъ точно очарованный, брошенный опять въ то, что такъ глубоко кануло на самое дно жизни.

Но Марія окунула меня опять въ ливорнскую дѣйствительность.

Она меня дожидалась. Схвативъ меня одной рукой за бортъ пальто, она другой начала тыкать въ золотую брошку, приколотую у ней подъ манишкой.

— Il signorino biondo! объявила она мнѣ, краснѣя отъ удовольствія. Tanto gentile! вскричала она и ушла вся въ плечи… I signori Russi sono tutti gentili-gentili!..

Я видѣлъ, куда идетъ маневръ; но оставался холоденъ и нѣмъ, какъ рыба. Она не отставала отъ меня и поднялась даже со мной на слѣдующую площадку; потомъ, видя, что никакія ея заигрыванія не въ силахъ выманить у меня ни единой галантерейной вещи, ниже засаленной бумажки въ пятьдесятъ чентезимовъ, она остановилась, подперла одну руку въ бокъ, подернула плечами и, сжавши губы корабликомъ, надменно выговорила:

— A rivederla!

XXXIV.

Наташа, не спрашивая, догадалась почему-то, что я ѣду изъ Ливорно не по желѣзной дорогѣ, а моремъ.

— Вы идете въ городъ? спросила она меня на другой день утромъ. Возьмите меня.

Она силилась говорить спокойно и даже улыбаться.

Мы пошли. На набережной лодочники стали приставать къ намъ на каждомъ шагу съ неизбѣжнымъ:

— Comanda una barca, signore?

Я намѣтилъ сверху бѣлую лодку, съ кличкою «Страделла», и указалъ на нее кучкѣ лодочниковъ.

— Куда вы? пугливо спросила Наташа.

— Хотите со мной на пароходъ?

— Какъ, вы совсѣмъ?..

Она не договорила.

— Нѣтъ, тихо разсмѣялся я, увозить васъ не стану, я только осмотрѣть пароходъ. Проѣдемся — и назадъ. Нынче, видите, море, какъ зеркало, качки не будетъ.

— Я не боюсь… куда хотите… съ вами…

Сторговались мы съ лодочникомъ до парохода «Etna» и обратно. Подъ навѣсомъ лодки сидѣть было прохладно. Наташа повеселѣла немного. Лодочникъ въ пестрой фланелевой рубашкѣ, съ цыганскимъ лицомъ, работалъ за троихъ — совсѣмъ не по-итальянски, и мы, черезъ двѣ-три минуты, выѣхали на просторъ.,

— Николай Иванычъ, обратилась ко мнѣ Наташа, и серьезный взглядъ ея добрыхъ глазъ съ заботой покоился на мнѣ. Простите за одинъ вопросъ… Скажите: я угадала, вы туда ѣдете? и она махнула рукой.

— Туда, Наташа.

— Можно еще вамъ сказать одну вещь?

— А то хотите, небось, таиться отъ меня?

— Неужели, навсегда? Свою родину совсѣмъ бросите? Мы не такъ давно говорили съ вами объ русскихъ переселенцахъ… Они на васъ не похожи… И вы то же тамъ будете дѣлать, или нѣтъ?

Приходилось въ послѣдній разъ исповѣдываться:

— Нѣтъ, Наташа, я бы блажилъ, еслибъ выдавалъ себя за отщепенца, за искателя удачи. Не нужда меня гонитъ, жаловаться мнѣ не на что… Со студенческой скамьи попалъ я къ графу… въ вашемъ семействѣ прожилъ до тридцати-семи лѣтъ; меня учили, ласкали меня, платили хорошо… я все извлекъ изъ моего дѣла, что только можно было. Такъ изъ-за чего же я стану прикидываться горькимъ пролетаріемъ?

— Вы бѣжите же… чуть слышно возразила Наташа.