Ползла по небу черепаха

…Наташа что-то говорила, пыталась оправдаться и защитить Кристину. Людмила не слушала, оглядывая мутными глазами кухню, пытаясь думать. Но отдельные фразы долетали до ее сознания, и жгучая обида заполняла все существо. Ей хотелось подойти к Наташе и толкнуть ее, чтобы она испуганно дернулась и вывалилась из окна. Грохнулась о землю, разбрызгав мозги по асфальтированной дорожке, и превратилась в страшную восковую куклу. Мертвое тело, которое закопают глубоко в землю, никто больше не вспомнит. Как бы жарко хохотала над ним Людмила. Столкнуть! Пусть поймет! Почувствует то, что испытал ее маленький мальчик!

Глубоко вздохнула, недовольно морщась. Убийство претило, вызывало несогласие, протест в душе. Наташа Сулакова – плохой человек, подлая, ограниченная, трусливая женщина. Но ведь Людмила сама привела ее в свой дом! Вот и терпи теперь!

– Ты веришь мне? Веришь? – плакала Наташа, сидя на подоконнике, размахивая рюмкой, из которой расплескивалась водка. – Веришь, Людка? Скажи, что веришь!

Людмила не отвечала. Ей хотелось думать, и Наташа мешала. Ее слезы не трогали. Хотелось указать на дверь. Возникло подозрение, что вновь затевается что-то плохое.

– Послушай! Послушай! Ну, ты же всегда любила Кристину! Всегда любила! С самого первого дня нашей встречи! Ты говорила, что она похожа на эльфа! Говорила же?

– Говорила.

Кристина – сложный ребенок. Людмила вновь нырнула в океан своих мыслей, пытаясь вспомнить, отчего вдруг зашел разговор о девчонке. Взгляд прояснился, тонкие брови приподнялись, морща лоб. Да, Кристина – сложный ребенок. А отчего ей не быть сложной, ведь ничего хорошего в жизни не происходило? Мать гуляла, отца посадили, бабушка пила, дедушка вообще отказался от семьи, Наташа лишь терпела детей, опасаясь осуждения общества. Воспитанием занимались плохо. И никто не любил. Людмила много раз замечала в глазах девочки дикую зависть ко всему, что было у Арсения. Она раскидывала его игрушки, ломала цветные карандаши, рвала книги. И всегда лгала, будто это сделал кто-то другой. И плакала, если ей не верили. Людмила жалела девочку, старалась быть снисходительной, покупала куклы, красивую одежду, часто крепко обнимала и смеялась, когда девочка вырывалась, словно дикий зверек.

Ее передернуло. А где была Наташа? Почему она не обнимала?

– На эльфа? Я говорила? Нет, она похожа на зверя! Дикого звереныша!

– Надо ли понимать так, что ты действительно обвиняешь маленького ребенка?

Людмила пожала плечами, желая выкрикнуть, что она обвиняет их всех! Даже мертвую Ольгу Куимову, так называемую маму. Ее-то больше всех.

– Я убеждена, что ты не говоришь мне правду.

– Прекрати! Прекрати! Людка, ну чего ты? Какую еще правду?

– Если не Кристина открыла окно, то кто? Ты?

Людмила умолкла, отвернув лицо в сторону. Кажется, Наташа заплакала.

– Я не признаю твоих обвинений, Людка! Ты так изменилась! Ну что с тобой случилось? Что?

Рыдая, она пыталась выбить из нее ответы. Но Людмила покачала головой, искренне удивляясь, что Сулакова совершенно ничего не понимает.

– Ну что с тобой? Что с тобой?

– Что со мной случилось? У меня сын умер!

Наташа возражала, крича о том, что они все пострадали. А она – больше всех, потому что ей приходится терпеть осуждение людей из-за того, что Кристина попала в психиатрическую клинику. А куда еще? Что надо было делать, ведь девчонка замкнулась в себе, жутко кричала по ночам, просыпаясь от кошмаров.

– Это были страшные ночи, Люда! Я забиралась с головой под одеяло и затыкала уши. Невыносимо! Страшно! Но кто поймет меня?

– А почему ты просто не взяла ее в свою кровать? Не обняла? Не согрела сладкого молока или какао?

Их глаза встретились. Наступила тишина. На Наташином лице отразилось неуверенное недоумение. А разве надо было греть молоко ночью? Нормально ли брать ребенка в свою постель? Людмила усмехнулась, она будто прочитала невысказанные вопросы.

– По твоему мнению, все люди – лицемеры! – устало сказала Наташа. – Все люди – плохие.

Не все, – хотелось ответить Людмиле, – только ваша семья. Семья, где не знают, что такое любовь. Где растет поколение таких же жестоких эгоистов. Слова звучали в голове, вызывая приглушенный шум. Людмила сглотнула, посмотрев мутными глазами на бутылку.

– При чем тут люди?

– Я налью, Люда!

Наташа соскочила с подоконника и раболепно наполнила рюмку Людмилы водкой, забыв подлить себе. Она смотрела на подругу заискивающе, но где-то в глубине ее зеленых глаз билась черная трусливая ярость. Выпив, Людмила положила голову на руки и уснула, сидя за столом. Она проснулась, когда за окном стемнело. Со стоном распрямляла застывшие члены, огляделась. Посуда была вымыта и расставлена по местам. Наташа смотрела телевизор и пила чай. Людмила поднялась, осторожно разминая затекшее тело. В желудке плескалась ядовитая горечь, обещая вылиться через край. Голова гудела, дышать было тяжело. Увидев в своей квартире Наташу, она вспомнила все и застонала. Ей хотелось лечь спать, а гостью прогнать прочь. Как часто эти мысли посещали ее. Прогнать прочь! Из дома, из жизни!