Ползущие в ночи

- Мы услышали какой-то звук, я и Джонни. Скрип половиц над нашими головами, что-то вроде движущегося или тянущего звука. Мы знали, что были не одни... там был кто-то еще, и у меня было сумасшедшее, непоколебимое чувство, что они знают, что мы там, что они ждут нас наверху. Мы с Джонни вместе поднялись по лестнице на второй этаж, бок о бок, держащиеся вместе и неразлучные. Может быть, это просто вся негативная энергия в этом месте искрилась и вспыхивала, возможно, она соединила нас. Как бы то ни было, мы поднялись туда и посмотрели в коридор, охваченные – по крайней мере, я – чувством, я не знаю, своего рода нейтралитетом, если в этом есть какой-то смысл. Там никого не было. На втором этаже не было никого, кроме нас. Потом Джонни толкнул меня локтем, и я увидел, Боже, я четко увидел.

- Что ты увидел? - спросил Кенни, напрягшись к этому моменту.

- Грязные следы, засохшие грязные следы на полу, и они вели по коридору, а в конце – к узким ступеням. Эти ступеньки вели на чердак, и тогда мы поняли, что Женевьева держала свою мертвую дочь на чердаке. Коридор, ведущий туда, был узким, и пришлось подниматься по одному. Джонни шел впереди. У нас не было оружия, кроме перочинного ножа и палки, которую Джонни подобрал во дворе. Он нес ее, как дубинку. Как можно тише мы поднялись по тем ступенькам к закрытой двери наверху. Сами ступеньки были покрыты следами грязных босых ног.

Чтобы подняться туда, у меня ушли все силы. Я вспотел и трясся, пытаясь проглотить что-то вроде крика, застрявшего в моем горле. Вся дверь была покрыта грязными отпечатками ладоней, и мы начали слышать звуки за ней... вроде скольжения босых ног, легкого скрипа половицы. Как будто там было что-то, очень сильно пытающееся вести себя тихо. Одного запаха было достаточно, чтобы вызвать приступ тошноты... тошнотворный, метановый запах разложения. Сразу скажу, что я был напуган до чертиков, а воспоминания до сих пор пугают меня. Джонни протянул руку и повернул дверную ручку, и когда он это сделал, мы услышали звук по ту сторону двери... высокое хриплое хихиканье. Смех, как у какой-то старухи из рассказов с темным, ужасным секретом, которым она хотела поделиться. Это было ужасно. Я думаю, что, возможно, захныкал, не знаю, но то, что там смеялось... оно было просто ужасным, сморщенным и невменяемым. Возможно, Перл было одиннадцать лет, когда она умерла, но то, что проникло в нее в могиле, было старым... древним, безумным. Может быть, зло.

- Видит Бог, этот рваный истерический смех добавил льда в мою кровь. Так смеется марионетка, Лу, которая ожила и осознала, что теперь она живая. Этого должно было быть достаточно, чтобы заставить нас убежать, но Джонни этого не допустил. Этого было недостаточно. Он был бледен и вспотел, его глаза широко раскрыты и влажны, но все же этого было недостаточно. Он должен был увидеть. Он распахнул дверь ногой, и на нас обрушился порыв вонючего влажного воздуха, словно что-то сбежало с бойни или из открытой могилы. Там было темно, немного света проникало через заколоченное окно над потолком. Я... сейчас уже не уверен. Я был так напуган. Было такое чувство, будто я был наполнен электричеством. Я хотел извергнуться рвотой, закричать, рассмеяться, упасть и заплакать. Может быть, все одновременно.

- Как я уже сказал, там было ужасно темно и воняло тухлой свининой и влажной землей. Я услышал металлический звук и понял, что это звук цепей. А потом снова это хихиканье... девичье, но непристойное, непристойное. Я знал, что то, что было наверху, выскользнуло из тени, чтобы встретить нас. Как я и думал, мы увидим нечто, от чего наши волосы поседеют, что-то, что выползло из могилы, черное, вонючее и червивое. Если это была Перл... то смерть и воскресение вырвали ее разум своими грязными корнями. Вот тогда оно заговорило с нами. И я не уверен, слышал ли я это на самом деле или это было у меня в голове, но я могу вспомнить, что там говорилось: Давай, Джонни... давай, Мэтти... У меня есть кое-что, что я хочу, чтобы вы увидели, кое-что, что я хочу, чтобы вы потрогали, почувствовали...

А потом? Что ж, она вышла из тени, подошла как можно ближе с цепью на лодыжке. Я почти уверен, что закричал. Она стояла там, сгорбившись, деформированная, как живой скелет в маскарадном платье, которое было просто грязным и вонючим. И это лицо... злобное, похожее на что-то затонувшее в пруду, обработанное пиявками и изгрызенное червями, белое и сморщенное, с серым ухмыляющимся ртом, полным узких кривых зубов, коричневых и черных, как будто она жевала табак и кладбищенскую землю. Она протянула к нам руки, и плоть свисала с ее пальцев лоскутами. И когда она заговорила, ее горло словно было забито землей: Там внизу есть место для вас, хорошее место для хороших мальчиков...